Бог по умолчанию.
Название: Тени в 12 часов
Автор: Али ДжиДжи
Бета: Nao
Количество слов: в процессе
Рейтинг: R
Пары: Клэйн, Куртофски
Жанр: Ангст, романс, AU
Дисклеймер: Всё принадлежит правообладателям.
Сюжет: Когда все мечты Курта должны были вот-вот осуществиться, судьбе захотелось сыграть с ним злую шутку: он попадает в аварию и забывает всё, что было для него так дорого. И пускай говорят, что время - лечит, как противостоять его неумолимому ходу, которое влияет даже на самые глубокие чувства?
От автора: Выражаю большую благодарность своей замечательной бете!
Примечания: Описываемая телепередача и конкретно обсуждение исправительного центра Сокарайдеса имели место в 2008 году, автор просит прощения за эту небольшую временную несостыковку ;____;
"Конский каштан" - это не только название бара, но и официальное прозвище штата Огайо.
Предупреждение для этой главы: Употребление наркотиков (экстази)
Пролог; Глава 1
Глава 2
Выбор реабилитационной программы вызвал некоторые разногласия. Врачи настоятельно рекомендовали Курту занятия в группе по два сеанса в неделю в течение трёх месяцев в качестве дальнейшего лечения. Однако, несмотря на просьбы Кэрол и Финна прислушаться к совету докторов, он предпочёл выбрать индивидуальную реабилитацию. Благодаря подробным объяснениям доктора Смолла о том, как действует человеческая память, и из-за внезапных неловких пауз, которые возникали в разговоре между ним и его близкими, Курт осознавал, что иногда он помнил некоторые события или людей из своего прошлого слишком общо и нередко ошибался в деталях. Тем не менее, он не чувствовал себя больным из-за этого, не до конца понимал, что ему чего-то не хватает, и поэтому не видел смысла приноравливаться к людям, которых расстройства памяти делали неспособными к нормальной жизни.
Только добравшись до дому, Курт постиг во всей полноте смысл произошедших с ним изменений. Он не помнил ни гараж на два автомобиля, ни слуховые окна на крыше, ни дорожку к крыльцу, ничего. С сердцем, сжавшимся в крошечный комок, он тупо пытался определить, в западной или восточной части города находится дом, словно это как-то могло успокоить его. Под шинами хрустнул гравий. Финн поднял ручник и поёрзал в кресле. Стало тихо. Все сидели в машине, долго, и молчали, вдруг чужие сами себе и друг другу. Кэрол смотрела вдаль, где на фоне горизонта колко сверкал шпиль радиовышки.
- Вот мы и дома, - тихо сказала она, не поворачивая головы.
Курт не знал, может ли он назвать здание перед ним своим домом. Блэйн, сидевший вместе с ним на заднем сиденье, потянулся и взял его за руку. Курт бросил на него благодарный взгляд и вновь сосредоточено уставился на здание перед ним. Он припомнил, как в тихий летний день, когда ещё была жива мама, здесь, на гравийной дорожке, его встретил мелкий, невинного вида щенок, к которому он тут же потянулся, чтобы погладить. Собака ощерилась, что он ошибочно счёл доброй улыбкой, укусила его за руку и с редким проворством пролезла под забором к соседям. Мама очень испугалась. Она не переставая плакала и ругала соседей, пока доктор обрабатывал небольшую ранку тёмной, противно пахнущей жидкостью. Воспоминание было не из приятных, но Курт улыбнулся.
- От тебя пахнет больницей, - внезапно сказал он Блэйну, выходя из машины, - вместо меня.
Изнутри дом выглядел именно так, как ожидал Курт. Просто, но со вкусом. Планировка была стандартной – гостиная, она же кухня, три небольших спальни наверху и подвал, превращённый в дополнительную комнату внизу, - так что ему не пришлось спрашивать у Кэрол, где находится туалет. В гостиной он с удовольствием отметил, как удачно смотрелись морковного цвета абажуры на фоне тёмно-зелёных обоев, однако нависающие над диваном картины с изображением идиллически стилизованной сельской местности не вызвали у него большого восторга. «Видимо, в магазине закончились репродукции Моне», - мысленно пожурил он себя, уверенный, что именно ему доверили обустраивать дом. Кто ещё мог бы так удачно вписать в интерьер старое кресло отца Финна?
Затем внимание Курта привлекли фотографии на столике у дивана, и ему принесли семейный фотоальбом. Он медленно открыл его и оглянулся на Блэйна, затем на Финна с каким-то жалобным выражением в глазах, словно бы только сейчас понял, что делает, - и словно бы вовсе и не собирался этого делать. Но отступать было поздно, и он опустил взгляд на фотографии. Блэйн не отходил от него ни на минуту, подсказывая имена людей, которых он забыл. Курт был настолько ему благодарен, что ему показалось, будто в нём ожили какие-то слабые воспоминания об их прежней дружбе.
Кэрол бросала на них странные взгляды, и Курт понимал, что она хочет, но никак не решается, сказать что-то важное. Несколько раз она садилась рядом с ним, гладила по голове и просила послушать, затем тихо шептала: «Мне так жаль, что…», и умолкала, качая головой, или рассказывала какую-то семейную историю – что-то очень личное, но не настолько важное, как то, что она умалчивала, и они оба это понимали.
Общее нервное волнение пошло на убыль только ближе к вечеру, и тогда каждый наконец смог заняться своими повседневными делами. В столовой за стеной Кэрол накрывала на стол, а Финн разбирал огромную стопку бумаг, подписывая некоторые из листов. Блэйн, не желая мешать первому семейному ужину, «вспомнил», что родители просили его вернуться сегодня домой не позже семи, и поспешил попрощаться со всеми. Курт расставался с ним с большим сожалением: с Блэйном было просто; между ними не было той неловкости, какую он чувствовал, практически переходящую в панику, между собой, Финном и Кэрол – они не знали, что говорить, как себя вести, как не стоит на него смотреть. Вот и сейчас они бросали на него вопросительные взгляды, словно ждали, что он объяснит, что им теперь делать. С некоторым удивлением Курт осознал, что они не в меньшей мере, чем он сам, полагались на Блэйна и теперь жалели, что он вынужден был уйти. Послав им спокойную улыбку и чуть кивнув, словно они втроём делили какой-то секрет, он вновь стал рассматривать фотографии. Наконец Курт дошёл до последней страницы альбома и увидел символическую ленту жёлтого цвета, сложенную в петлю и аккуратно приклеенную под его фотографией. Предупреждение самоубийств... Курт резко захлопнул альбом. Ему стало дурно; от волнения у него начались нервные спазмы в желудке. Он отказался поужинать со всеми, сославшись на большую усталость, и попросил показать ему его комнату.
Это была уютная, со вкусом обставленная спальня в бежевых тонах, которую он так хорошо помнил, но почему-то теперь не мог признать. Его комната. Комната, где на подоконнике стояла птичья клетка с открытой дверцей и где когда-то он каждый день, бросив на кресло школьную сумку, ложился на кровать и доставал «Vogue», чтобы, наконец, оставить позади невесёлые мысли о том, что произошло за день, и погрузиться в волшебный мир моды. Или лучше сказать, его бывшая комната? Ведь теперь она казалась ему абсолютно чуждой, заполненной воспоминаниями, которые принадлежат кому-то другому.
- Позови нас, если что-то понадобится, - сказал Финн и оставил его одного.
Курт стоял у стены и смотрел на дверь, спрашивая у себя, будет ли он и дальше мучиться неизбывным беспокойством, заходя в свою собственную спальню. Он понимал, что его не спасёт, даже если он переставит мебель или перекрасит стены; он лишь отдалит от себя возможность вспомнить своё прошлое, ничего больше.
В конце концов, когда в доме воцарилась полная тишина, он не выдержал и спустился вниз.
Курт начал часто смотреть телевизор по многим причинам, и не последней была та, что отныне у него не было обязанностей по дому, которые помогли бы ему с пользой убить время. Кэрол не подпускала его ни к чему. Она, конечно, делала это из лучших побуждений и желания облегчить ему жизнь, но Курт наоборот чувствовал себя неуютно, словно бы он был гостем в собственном доме. В книгах он тоже более не находил ни удовольствия, ни утешения, как это бывало прежде. Даже автобиография Патти ЛюПон, которую он раньше любил читать перед сном, казалась ему сухой, безынтересной и действовала на нервы. От музыки, его самой старинной страсти, ему также было немного радости. Курт привык показывать свои чувства через песни, но он не мог найти подходящей мелодии, которая смогла бы выразить полностью его тоску по тому, чего он не помнил.
Другой причиной, почему он пристрастился к телевизору, было то, что, изнывая от бессонницы по ночам, он вынужден был спать днём, иной раз до трёх-четырёх часов вечера. Он глотал прописанные таблетки как карамельки, но мог заснуть только на диване под звуки какой-нибудь телепередачи. Впрочем, в те дни телевизор был самым безвредным пристрастием, которое он мог себе позволить, чтобы сбежать от страха, который вызывала в нём его собственная спальня. Поэтому он принимал успокоительное и каждую или почти каждую ночь, как только все ложились спать, сбегал из своей комнаты.
В это время в доме устанавливалась тишина особого свойства. Курт не знал, происходило это из-за него, то есть, может, это он сам привносил подобное свойство в тишину своей комнаты, вообще всего дома, или так было всегда, просто очередная деталь, которую он забыл. В детстве, когда они всей семьей ездили на море, он помнил такую же тишину в просоленном воздухе номера в отеле. Она была плотной и пустой одновременно. Но разве можно ждать подобного эффекта в засушливом Огайо? Ворочаясь без сна, он докапывался, что же она ему напоминает, и ждал, пока из спален Кэрол и Финна не будет доноситься ни звука. Это был знак, что они крепко спят. А может, вовсе не спят, лежат без сна, глядят в свинцово-сизую тьму. И, может, думают о нём. Бывает, утром у Кэрол красные глаза, как будто плакала всю ночь. Может, она по каким-то неведомым причинам корит себя за то, что случилось? Или до сих пор горюет о Бёрте? Или так переживает из-за его, Курта, состояния? «Вот оно», - внезапно понял он. Вокруг него была тишина комнаты, где болеешь в детстве. Где тебя кладут на чистые, выглаженные простыни, и ты лежишь в жару под горячей горой одеял, а в воздухе постепенно становится невыносимо жарко от твоего неровного, хриплого дыхания, и пустота давит на барабанные перепонки.
С досадливым вздохом он поднялся с постели и спустился вниз, стараясь не шуметь. В доме была не самая лучшая акустика, однако он всё равно включил телевизор на минимальной громкости и прошёл на кухню. Скрипнула дверь холодильника. Витграсс, листья шпината, тофу и йогурты рядом с недоеденным сэндвичем с беконом и кетчупом. Курт поморщился, заметив, что у некоторых продуктов истёк срок годности. Наконец, он налил себе апельсинового сока и вернулся к телевизору. Он сел в кресло и переключился на канал, где обычно в это позднее время шли теледебаты. Курт в некотором роде полюбил эти ток-шоу, правда его больше привлекали не темы, вынесенные на обсуждение, а личность и роль каждого из участников. Ведущий программы, смахивающий на стареющего Марлона Брандо, казалось, вообще не понимал, зачем он оказался здесь. Долгим и заговорщицким взглядом он оглядывал собравшихся, прежде чем объявить о теме дебатов низким, усталым голосом, затем подмигнуть в камеру и передать слово «жертве». Это была ключевая фигура ток-шоу и своего рода опознавательный знак: дама в строгом костюме устаревшего покроя с Библией в руках – значит, дебаты посвящены религии; мужчина с залысинами в костюме-тройке и галстуке – речь пойдёт о политике; женщина с одухотворённым выражением на исхудалом лице – будет затронута тема правильного питания.
В этот раз напротив ведущего сидел пожилой мужчина в твидовом пиджаке и круглых роговых очках, что сразу выдавало в нём принадлежность к людям интеллектуального труда. Курт с интересом наблюдал, как устало вещая, он бросал разочарованные взгляды на окружающих и морщил нос, недовольный комментариями остальных приглашённых. Обсуждали книгу, название которой Курт не расслышал, и в этот раз ведущему приходилось не раз повышать голос, чтобы примирить участников. На этой передаче давно не было таких сумбурных дискуссий. Заинтригованный, Курт увеличил звук, чтобы узнать, о чём шла речь.
- В своей работе вы выступаете в поддержку идеи доктора Чарлза Сокарайдеса о необходимости крупного реабилитационного центра для людей, позвольте я процитирую вашу книгу, для людей с опасным нарушением деятельности организма, - шипела сквозь зубы короткостриженная женщина, окидывая взором костлявую фигуру «профессора». - Насколько становится понятно из дальнейших описаний, таким образом вы характеризуете людей с гомосексуальной ориентацией.
- Совершенно верно.
- Американская психиатрическая ассоциация исключила гомосексуальность из списка психических болезней, - вставил слово ведущий с видом знатока. - Я был там в 1973 году, когда прозвучало судьбоносное «5,854 против 3,810».
Он подмигнул блондинке, восхищённо сложившей руки на груди. Из аудитории доносится чей-то мечтательный вздох. Остальные любезно улыбнулись, но взгляд их говорил, что им уже осточертели подробности, которые к месту и не к месту вставляет ведущий. «Профессор» откашлялся, привлекая к себе внимание.
- Но она не исключила связанные с нею отклонения! – он напустил на себя сочувственный вид. - Почти половина тех, кто участвует в гомосексуальных действиях, имеют сопутствующую шизофрению, паранойю, латентную или псевдоневротическую шизофрению или находятся во власти маниакально-депрессивных реакций.
Воцарилась тишина. Молодой человек в вызывающе облегающей одежде, который не сказал за всю передачу ни слова, покраснел до корней волос, а шипевшая женщина вскочила с места, воздев руки:
- Другими словами, вы считаете гомосексуальность болезнью?
- Всему виной затянувшийся период детства, который остальные люди смогли успешно пройти, – сказал примирительным тоном «профессор». - Поймите правильно, гомосексуализм не является оптимальным вариантом половой активности для нашего общества, однако это настолько же болезнь, насколько является болезнью карликовый рост. Просто не было необходимого развития…
Курт выключил телевизор и вернулся в свою комнату.
Он оставил дверь приоткрытой, и длинный, острый клин света падал на ковёр, жёлтой стрелкой указывая на его постель. Курт отвернулся к стене. Согнул колени, стараясь подавить мучительное отвращение к самому себе. Он прекрасно понимал, что расстраиваться из-за какой-то телепередачи было большой глупостью, но не мог ничего с собой поделать. В голове мешались тысячи вопросов: почему у них дома была жёлтая ленточка? Он пытался что-то сделать с собой? С ним что-то было не так? Ему хотелось оказаться далеко-далеко от всего, ото всех. Возможно, вернуться в больницу, поскольку, похоже, именно там ему самое место.
На завтрак Кэрол каждый раз старалась приготовить для Курта как можно больше разных блюд, словно боялась, что с амнезией изменятся и его предпочтения в еде. Курт был благодарен ей за старания, но после больничного рациона обилие еды на столе вызывало в нём некоторое отторжение. Вот и сейчас он поморщился, уловив в воздухе запах горелого, - вероятно, Кэрол не успела за чем-то уследить, либо воспользовалась вафельницей, позабыв, что она давно испорчена.
Курт вошёл на кухню и пожелал ей «доброго утра». После бессонной ночи он выглядел ужасно. На бледном лице проступили красные прожилки; глаза, обведённые тёмными кругами, лихорадочно блестели.
- Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила Кэрол.
- С чего бы мне чувствовать себя плохо?
- У тебя уставший вид, - она поставила перед ним тарелку с омлетом. - Может, стоит отменить сегодня запись у доктора Джонса?
- И лишить меня возможности довести до слёз очередного терапевта! - Курт покачал головой.
- Это уже третий на этой неделе… – скорее утвердительно, нежели вопросительно сказал Финн, усаживаясь на стул рядом и потягиваясь.
Кэрол бросила в его сторону укоризненный взгляд.
- Ничего страшного, если ты не чувствовал себя комфортно с предыдущими докторами, Курт, - она перевела взгляд на пасынка и тепло улыбнулась. - Уверена, что мы найдём хорошего специалиста, который тебе поможет.
Курт съёжился на стуле, надеясь, что она имеет в виду не то, о чём он думает. Хуже этого было только то, он сидел напротив стены, увешанной фотографиями, и это было действительно настоящей пыткой: невозможно было лишний раз поднять глаза от тарелки, чтобы случайно не наткнуться взглядом на очередное напоминание о том, что он забыл. В некотором роде Курт не верил, что эти изображения были настоящими, и восхищался талантом человека, умевшего так ловко обращаться с графическими редакторами. Например, та фотография, где он сидит на четырёхколёсном велосипеде, - Курт с тысячей предосторожностей, чтобы Финн и Кэрол ничего не заметили, поднял на неё глаза. Он смущённо гадал, сколько ему тогда было лет, - пять или шесть, - и как объяснить ужасный жёлтый свитер с блестящими оранжевыми полосками и бесформенные джинсы, в которые он был одет. Ему хотелось верить, что это был костюм на Хэллоуин, а в остальное время он носил что-то более стильное. Рядом стоял мужчина в красной фланелевой рубашке и привязывал разноцветную ленточку к длинному металлическому прутику, отходящему от велосипеда. На мгновение Курт словно бы вспомнил его: он возвратил себе запах машинного масла, плотный запах покрышек, прилипчивый запах солярки, сырой или сгоревшей, и какой-то голубоватой жидкости, пахнувшей совсем свежо и землисто. Это было не совсем воспоминание, скорее предчувствие оного, но для Курта это был большой шаг вперёд. Он приободрился и повернул голову к Финну и Кэрол, чтобы присоединиться к общей беседе.
- Нам стоит нанять садовника, - услышал он голос мачехи. - Кусты выглядят просто ужасно.
- Я справляюсь, мам, - Финн с упрёком посмотрел на неё. - Кроме того, мне нравится возиться в саду. Это отвлекает от всего остального.
Кэрол покачала головой.
- По-моему, они выглядят хорошо, - подал голос Курт.
Финн улыбнулся и потрепал его по плечу. С этим дружеским жестом Курта поразило неприятное открытие: тёплый запах, знакомый ему с детства, всегда один и тот же, несмотря на старательно отстиранные с одежды следы автомастерской, на самом деле не был запахом его воспоминаний, а исходил от его сводного брата, одетого в рабочий комбинезон. Им овладело престранное спокойствие, граничащее с полным безразличием. И так небольшой аппетит пропал окончательно.
- Спасибо, было очень вкусно, - он отодвинул от себя тарелку. - Я, пожалуй, пойду к себе.
Кэрол мгновение внимательно смотрела на него. Она сама не знала почему, но уже который день подряд, после этой истории с фотоальбомом, Курт действительно тревожил её. Что-то пошло не так, что-то не выходило, как надо. Однако он явно радовался возвращению домой, и это немного успокаивало её. Она улыбнулась.
- Встреча с доктором Джонсом ровно в пять. Не забудь.
Курт лишь пожал плечами и поднялся к себе.
Неделя выдалась длинной. Блэйн каждую секунду помнил, что он должен играть роль хорошего друга и не больше, и сердился на себя за это, потому что чувствовал себя лжецом. Он хотел рассказать Курту, что он соврал, что на самом деле он не представлял своей жизни без него, однако, как только Блэйн оказывался рядом с ним, он понимал, что решительно не способен выдавить из себя ни слова. Он боялся, что, как только откроется правда, всё исчезнет. Они исчезнут. Что любовь станет не больше, чем наваждением, мучительным воспоминанием. Одна только мысль об этом пугала его до дрожи, заставляла его держаться на том расстоянии, которое позволено друзьям. Однако в то же время Блэйн не хотел расставаться с Куртом ни на минуту. Так он начал строить планы, как поскорее вернуть ему память.
Сначала он хотел напомнить ему, как они впервые встретились, но привезти Курта в Далтон, собрать хор в прежнем составе и вновь спеть ему «Teenage Dream» было чересчур амбициозной задумкой, поэтому он решил начать с чего-то более простого, но в то же время важного для них обоих - с кофе. В конце концов, они с Куртом часто в шутку называли его своим любовным напитком.
В кафе «Лима Бин» было почти пусто, только несколько мальчишек в глубине, в уголке, играли во что-то на портативных игровых приставках. Блэйн заметил, что за стойкой стояла знакомая бариста, которая наизусть знала их заказы. «Замечательно», - радостно подумал он и сказал Курту:
- Не займёшь пока столик? Я куплю тебе кофе.
- Ты знаешь, какой кофе я предпочитаю? – в голосе Курта прозвучало удивление.
Блэйн непринуждённо и спокойно улыбнулся и ничего не ответил. Финн, который увязался за ними, в очередной раз взволнованно и громко спросил, делают ли здесь кофе с пенкой. Курт бросил на брата осуждающий взгляд, занял столик у самой двери, откуда ему под ноги падал широкий солнечный луч и с интересом принялся оглядывать помещение, временами щурясь, словно припоминая что-то. Блэйн с волнением отметил, что он выбрал именно тот столик, за которым они обычно сидели. И ему очень хотелось бы верить, что это была не счастливая случайность.
- Привет, - улыбнулся он девушке за стойкой. - Мокко с обезжиренным молоком и средний американо. Финн, что будешь?
- Маленький латте. Он с пенкой, да?
Они оплатили заказ и прошли к концу стойки. Внезапно телефон в руках Блэйна завибрировал. Глянув на высветившийся на экране номер, он сказал Финну:
- Это из дома. Здесь немного шумно, так что я выйду… Возьмёшь наш кофе?
И не дождавшись ответа, поспешил на улицу.
Блэйн вернулся через пару минут, - Финн как раз заканчивал рассказывать о мотоцикле, который ему на днях довелось чинить, - и заговорил на первую попавшуюся тему. Курт отпивал от своего стакана маленькими глоточками, и на его лице застыло недовольное и насмешливое выражение. Блэйн смотрел на него, явно сбитый с толку. И испуганный – он не понимал, что пошло не так, и в какой-то мере чувствовал себя виноватым.
- Я не очень люблю корицу в кофе, - пожал плечами юноша, заметив его взгляд.
- Это я случайно насыпал, - извинился Финн, потягивая свой кофе. - Ошибся кружкой. Но это же ничего страшного, да?
- Ещё бы, - прошептал Блэйн и сделал над собой усилие, чтобы казаться весёлым, несмотря на то, что он был совершенно раздавлен.
В следующий раз Блэйн решил собрать у Курта дома его друзей. Он заручился поддержкой Кэрол и обзвонил всех, кого только мог вспомнить, но, к сожалению, поскольку уже начался учебный год, этот план также оказался неудачным.
- Пришлите хотя бы цветы, чтобы мы знали, что вам действительно очень жаль, что вы не можете приехать, - шутил он каждый раз перед тем, как положить трубку.
В конечном счёте, ему удалось уговорить придти только шестерых человек.
Курт сидел на диване, уперев подбородок в ладонь, поджав под себя одну ногу, и с праздным любопытством наблюдал за гостями. Тина и Майк, одетые в гармонирующий кашемир, только прибыли из Китая и не могли говорить ни о чём, кроме своего свадебного путешествия. Арти пришёл исключительно ради того, чтобы уговорить Блэйна спонсировать школьный мюзикл, который он режиссировал, а Пак провёл большую часть вечера, играя с Финном в «Call of Duty».
Пожалуй, единственным человеком, который обращал внимание на Курта, была Бриттани. Но разговаривать с нею было не просто, поскольку на ней было платье из столь весёлого ситчика, что у него начали слезиться глаза.
- Тебе дали конфету, когда выписывали из больницы? – с серьёзным видом спросила она, взяв его за руку. – Когда Сантана станет доктором Хаусом, у неё будет много конфет. И шапочка с пчёлками. Так что, если тебе ничего не дали, ты можешь попросить у неё.
Курт с удивлением обернулся к Сантане. Она сидела около них на подлокотнике кресла, нога на ногу, с сигаретой в руке.
- Ты поступила в медицинский колледж?
- Не смогла побороть тёплые чувства к коротким юбочкам сестёр милосердия. Кроме того, мне всегда нравились папины хирургические ножи.
Бриттани улыбнулась ей и придвинулась ближе к Курту.
- Она теперь совсем-совсем единорог, как и ты.
Они принесли с собой альбом с фотографиями, которые сделал Бенджамин Израель, и Курт в шутку начал пародировать те нелепые позы, в которых горе-фотограф запечатлевал Рэйчел Берри. Блэйн с улыбкой наблюдал за тем, как Курт вскакивает, садится и вновь вскакивает с дивана, сопровождая всё это нелепыми жестами и командирскими выкриками. Это так напоминало ему те далёкие дни в Далтоне, когда Курт рассказывал ему о своих друзьях в МакКинли.
Подойдя к нему, он ласково положил ему руку на плечи, из-за чего Курт слегка подпрыгнул от испуга, но затем, увидев, что это был Блэйн, сам опёрся о его плечо и, смеясь, стал показывать в альбоме фотографии, события, изображённые на которых он помнил. Блэйн слушал, не произнося ни слова. Удивлённый его молчанием, Курт бросил на него один-два быстрых взгляда, но на его лице ничто не отразилось. Только густые ресницы чуть подрагивали, как крылья у птицы.
- Вы двое друг друга стоите, - сказала Сантана насмешливо, но нежно.
- Мы хорошие друзья, - спокойным тоном ответил Курт.
- Да, - подтвердил Блэйн. – Лучшие друзья…
Они посмотрели друг другу в лицо, и оба одновременно отвели глаза.
- Ого… - пробормотал Блэйн.
Курт попросил его помочь разобрать букеты, после того, как все разойдутся, и то, что он увидел на полу в его комнате, превзошло все его ожидания. Три огромные охапки цветов. Розы, гвоздики, лилии, калы, фрезии, ирисы, герберы, гиацинты и даже веточка орхидеи, - их друзья превзошли сами себя.
- Ого… - повторил он и взял в руки карточку с одного из самых пышных букетов. – Это прислал Дэвид. И это он называет «маленьким букетиком»?
- Букет от Рэйчел ещё больше. Они все совсем с ума посходили! – Курт смотрел на него, красный от смущения и радости. – Я даже представить себе такого никогда не мог. Не ожидал, что столько людей… Правда знаешь, когда вокруг столько букетов, чувствуешь себя, как на собственных похоронах.
- О, перестань, - Блэйн улыбнулся и легонько толкнул его в бок. – Скажи лучше, что ты хочешь с ними делать?
- Даже не знаю. Я думал… - Курт на мгновение умолк, и на его лице появилось грустное, усталое выражение. - Я думал, может, ты поможешь отвезти это на могилу моих родителей.
Блэйн молча кивнул и обнял его за плечи.
***
«Коттеджем» назывался небольшой хостел с баром на первом этаже. Это было высокое и достаточно просторное здание, которое могло вместить в себя за раз больше сотни человек. Изнутри это заведение практически полностью было отделано тёмным деревом, и на стенах то тут, то там висели знаки «Курить запрещено», а между ними репродукции картин Энди Уорхола. «Коттедж» находился совсем близко от Далтона, поэтому многие из преподавателей часто заглядывали сюда в обед или после занятий в пятницу, чтобы выпить пива или дешёвого виски. Для учеников доступ в «Конский каштан» (так на самом деле называлось это заведение) был закрыт, о чём не уставал повторять на каждом учительском собрании завуч, потрясая перед собой школьным уставом. Однако, когда старшеклассники, сняв форменные пиджаки и галстуки, всё же заглядывали туда, преподаватели, обычно строго следившие за дисциплиной, делали вид, что не узнают в них своих подопечных.
Держала бар Молли Чен, которая после смерти своего второго мужа – иммигранта из Китая, - вернулась с дочерью в родной Огайо. Ей было то ли за сорок, то ли за пятьдесят, женщина без возраста, слегка прихрамывающая на левую ногу, и если верить тому, что о ней рассказывали, это была плохо зажившая огнестрельная рана - она в своё время активно участвовала в антивоенных демонстрациях и даже воочию видела расстрел в Кентском университете. Она всегда работала с бутылкой вина под боком, от которого пахло чем-то сладковатым, аптечным, как от детской микстуры от кашля, и с магнитофоном, негромко бормочущим песни группы «The Velvet Underground». Словом, она была хозяйкой, достаточно любившей панк-рок и всё, что с ним связано, чтобы с уходом посетителей, охочих до выпивки, доверить своё заведение ученикам, жаждущим чего-то иного. Раз в месяц или реже ровно в двенадцать она запирала главный вход и отворяла служебный, около которого уже собиралась длинная очередь парней и девушек, держащих в руках приглашения с тиснёной буквой «Д».
Блэйн и пара других учеников Далтона, впервые получивших допуск в «Коттедж», пришли, когда толпа на улице уже зашла внутрь. Их специально пригласили на чуть более позднее время, чтобы хозяйка бара могла лично познакомиться с каждым из них, проверить их приглашения и перечислить правила, которые они обязаны соблюдать внутри и за пределами заведения. Блэйн заметил, что Молли Чен смотрела на него несколько настороженно, словно чувствовала, что ему здесь совсем не место. Но сколько он ни боялся (хотя в тайне всё же надеялся), что она отошлёт его обратно, Молли лишь улыбнулась и пожелала ему хорошо провести время.
Внутри Блэйн сразу взял себе в баре бутылку газировки и прошёл мимо танцпола в чил-аут к бильярдным столам, за одним из которых Ник и Джефф безуспешно пытались играть в стрейт-пул. Блэйн не знал правил, но, наблюдая некоторое время за ходом игры, он сделал вывод, что надо лишь как можно чаще с серьёзным видом натирать кончик кия мелом или бесконечно долго выбирать, желательно, комментируя мельчайшие изменения в позе, правильный угол, под которым следовало ударить по шару.
- Кто ведёт?
К нему подошёл высокий худой юноша со светлыми, пшеничного цвета кудрями и пухлыми губами.
- Если я правильно понял, они оба в минусе, - ответил Блэйн, краем глаза заметив, что Вес и Дэвид стоят на входе и с интересом смотрят в их сторону. Боже, они решили заделаться в свахи? Только этого ему не хватало.
- Кстати, меня зовут Джеремайя.
- Блэйн.
- Первый раз здесь?
- И последний, если тут каждый раз ставят такую музыку.
- В джамп-апе есть некоторое обаяние, - улыбнулся Джеремайя. - Как и во всём остальном. Например, в случайных встречах.
- Так вот как называется этот жанр! Теперь буду знать, какие диски я себе точно не куплю.
Блэйн специально проигнорировал остальную часть фразы, но кучерявого юношу это, похоже, совсем не смутило; он лишь ещё шире улыбнулся, отчего на щеках у него образовались две очаровательные ямочки, и спросил:
- Что пьёшь?
Блэйн молча показал ему банку кока-колы.
- Похоже, не у одного меня сегодня сухой закон, - рассмеялся Джеремайя, демонстрируя наполовину пустую бутылку минералки.
- Я бы выпил, но эта музыка…- Блэйн передёрнул плечами. - Я здесь всего полчаса, а голова просто раскалывается от этих битов.
- Жаль, а я надеялся пригласить тебя потанцевать.
Блэйн кисло улыбнулся:
- Извини, настроения совсем нет.
- Погоди, - Джеремайя вытащил из кармана пакетик с парой таблеток. - У меня есть кое-что, что должно помочь. Мне и самому иногда надо что-нибудь принять. Ну, знаешь, от головы.
Он подмигнул, положил на язык белую круглую таблетку с буквой «е», запил её остатками минералки и протянул другую Блэйну. Тот немного смутился. «Может сказать ему, что я всё выдумал про головную боль? Ладно, что мне будет с одной таблетки анальгина,- подумал он и взял пакетик, ¬- Потанцую с ним минут десять и спрячусь в свободном номере наверху». Блэйн проглотил таблетку и поморщился: от неё оставалось неприятное ощущение сухости во рту.
- Теперь главное не пей спиртного и сможешь продержаться всю вечеринку на ногах, – Джеремайя потрепал его по голове, как несмышленого ребёнка, и потянул за собой на танцпол.
Они начали танцевать на безопасном расстоянии; Блэйн с опаской отступал назад каждый раз, когда Джеремайя пытался приблизиться к нему, и виновато улыбался. Юноша же в ответ насмешливо и сочувственно поглядывал на него исподлобья. Спасаясь от его пронизывающего взгляда, Блэйн то и дело оглядывался, пытаясь определить, скоро ли настанет момент, когда будет не так уж невежливо оставить Джеремайю одного и скрыться в неизвестном направлении.
Танцевать под динамичные мелодии было сложно. У него немного кружилась голова, и покалывало в висках и кончиках пальцев от быстрого ритма; звук не давал ни секунды передышки. И тут оно случилось. Что-то. Случилось что-то. Музыка вдруг зазвучала в нём, вокруг всего него, полилась из динамиков и из его тела. Апокалиптически безумные звуки брейк-бита, к которым он недавно испытывал такую неприязнь, пронизывали его насквозь и наполняли чистой эйфорией. Он наслаждался тем, как его тело раскачивалось и плыло вслед за рёвом басов и рваным рисунком ударных. Блэйн чувствовал, что Джеремайя теперь танцевал совсем близко и шарил руками по его телу, но его это совсем не волновало. Всё, чего ему хотелось сейчас: танцевать, танцевать в полную силу. Никогда ещё он не чувствовал себя настолько растворившимся в музыке и даже не до конца верил, что такое возможно.
Вокруг все, пьяные и счастливые, уже не соображали, кто есть кто, где кончается один человек и начинается другой, кто парень, а кто девушка, но Блэйн наоборот видел всё четче, чем обычно. Он мог разглядеть каждую складочку на рубашке Веса, сидящего в другом конце комнаты, или посчитать родинки на руках девушки Дэвида. Всё это казалось ему безумно забавным, и он не мог согнать с лица улыбку. Да и почему бы ему не улыбаться? Всё вокруг было столь прекрасным, почти на пределе красоты и счастья, что он едва мог это вынести. Мир был чудесен, жизнь – проще некуда, смерти не существовало, только любовь.
Блэйн был охвачен уверенностью, что сейчас самое время влюбиться, нужно влюбиться. Вес и Дэвид позвали его сюда, чтобы он мог влюбиться. И он был влюблён. В эту музыку, во всё человечество, в шею Джеремайи, блестящую под тонким слоем пота.
Яркий, зажигательный трек перетёк в более спокойный. Джеремайя крепко прижал его к себе, обнимая за талию. Блэйн закрыл глаза и чувствовал, как тонет в тепле и запахе его тела. Кто-то произносит его имя и что-то вроде «пошли наверх», и затем влажные губы касаются его шеи. Наверное, это сказал Джеремайя, но разве у него был такой голос? Он не помнит. Блэйн поднял голову и внимательно посмотрел в лицо обнимавшего его парня. Его зрачки такие огромные, что нельзя понять, какого цвета у него глаза. «Пусть они будут голубыми», - подумал Блэйн. Ему нравились голубые глаза, он любил юношу с самыми красивыми голубыми глазами на свете. Впрочем, сейчас он любит всех и готов расцеловать любого, какого бы цвета глаза ни были у этого человека. Новая волна музыки подхватила их и понесла наверх, на второй этаж.
Они сели в пустой комнате, прижимаясь друг к другу, и, слушая музыку, гремевшую внизу, заговорили о всяких пустяках. Слова давались легко; складывалось ощущение, что они были знакомы друг с другом вот уже много лет. Джеремайя так вообще болтал без умолку, рассказывал что-то остроумное, время от времени замолкая и предлагая Блэйну руку и сердце. Тот смеялся и качал головой, а затем отодвинулся в сторону.
- Мне жарко, - пожаловался Блэйн.
Он думал, что после душного танцпола прохладная комната быстро остудит его, но с него продолжал градом течь пот. Его дыхание стало хриплым, словно ему не хватало воздуха.
- Что, «музыка» закончилась? Извини, больше нет, - Джеремайя погладил его по щеке. - Сейчас принесу тебе воды.
Он вышел в коридор и нос к носу столкнулся с невысокой черноволосой девушкой с красивым миндалевидным разрезом глаз. Джеремайя широко улыбнулся.
- Эй, слушай, не выручишь? Моему другу стало немного дурно, - он кивнул в сторону кровати, на которой, согнувшись, словно его тошнило, сидел Блэйн. - Не принесёшь воды? Чем больше, тем лучше.
Девушка странно посмотрела на него и медленно кивнула. Джеремайя вернулся в комнату и открыл окно, чтобы пустить немного свежего воздуха. Блэйн облизал пересохшие губы; у него закружилась голова - всё вокруг расплывалось перед глазами, как будто у него резко упало зрение, - и он прилёг на кровать.
- Совсем дурно? – посочувствовал Джеремайя, который сам к этому моменту выглядел бледным и взмокшим и постоянно обтирал ладони о джинсы. Блэйн не нашёл в себе силы даже кивнуть в ответ, настолько ломило тело от перенапряжения. Во рту почувствовался привкус крови; он не заметил, как прикусил щёку.
Через несколько минут дверь в комнату наконец-то отворилась, но на пороге появилась не девушка с долгожданным стаканом воды, а хозяйка заведения, Молли Чен, чей хмурый вид предвещал мало хорошего.
- Ну что ж, голубки, - сказала она спокойно, - под чем вы?
Джеремайя покачал головой.
- Просто неудачно смешали алкоголь. В следующий раз будем пить с умом.
- Видимо, не зря говорят, что утро вечера мудренее, - сказала Молли чуть-чуть насмешливо. – Ну-ка, выворачивай карманы.
Джеремайя вздохнул и сделал, как она велела.
- Могу раздеться полностью, - предложил он с лёгкой непроницаемой усмешкой.
- Успеется, - сказала миссис Чен всё тем же слегка насмешливым тоном и обратилась к Блэйну. - А у тебя что припасено, парень?
- Таблетки, - в голове у него до сих пор была полная каша, но свежий уличный воздух всё-таки немного прояснил мысли. - Не в карманах. У меня болела голова. Вернее, не совсем, и он мне дал таблетку. И мне стало плохо. Вернее, хорошо, я танцевал, а затем плохо. Извините, я не знал, - он поднял на неё глаза, посмотрел секунду, потом опустил и слегка покраснел. - Не сообщайте школе. Пожалуйста.
- О Господи! Да ты ещё совсем мальчишка,– пробормотала Молли, несколько озадаченная, но в то же время с облегчением. – Родители не учили тебя не брать непонятно что из рук незнакомых людей? Тебе дали экстази, парень. Это наркотик, не сильный, но расхлёбывать последствия будешь ещё пару дней. И дай Бог, если всего пару. Дочка сейчас принесёт тебе минеральной воды. Попьёшь, станет немного легче.
- А можно кофе? – пробормотал Блэйн.
- Убить себя хочешь, кофейный мальчик? Никакого кофеина. А ты, - она резко повернула голову к Джеремайе, - больше никогда не переступишь порог этого заведения. Ни днём, ни вечером.
Гневный голос Молли Чен продолжал звенеть в комнате, даже когда за нею и Джеремайей захлопнулась дверь. Звук казался таким громким, что Блэйн даже не слышал, что к нему поднимались Вес и Дэвид. Он держал глаза закрытыми, поэтому они решили, что он спит, и не стали беспокоить его своими извинениями – в конце концов, именно они свели его с тем кучерявым любителем экстази. Почти сразу вслед за ними в комнату вошла мисс Чен с литровой бутылкой минеральной воды и громко позвала Блэйна по имени. Он устало открыл глаза и узнал ту девушку, с которой разговаривал Джеремайя. Блэйн попытался поблагодарить её за всё, но горло настолько пересушило, что вместо «спасибо» вырвалось лишь непонятное хрипение. Покраснев до корней волос, он опрокинул залпом пять полных стаканов минералки и вновь повалился на кровать.
- Вы не против, если я ещё немного полежу здесь?
- Куда вы денетесь, - пожала плечами мисс Чен.
У неё был мягкий, хотя и высокий голос, и Блэйн внезапно понял, что она гораздо старше, чем кажется на первый взгляд; возможно, она даже не намного моложе его мачехи. Тем временем женщина спросила, не принести ли ему чего-нибудь ещё снизу.
- Кофе, - с тяжёлым вздохом вновь пробормотал юноша.
На что мисс Чен лишь удивлённо молвила:
- Надо же, и в самом деле «кофейный мальчик».
Автор: Али ДжиДжи
Бета: Nao
Количество слов: в процессе
Рейтинг: R
Пары: Клэйн, Куртофски
Жанр: Ангст, романс, AU
Дисклеймер: Всё принадлежит правообладателям.
Сюжет: Когда все мечты Курта должны были вот-вот осуществиться, судьбе захотелось сыграть с ним злую шутку: он попадает в аварию и забывает всё, что было для него так дорого. И пускай говорят, что время - лечит, как противостоять его неумолимому ходу, которое влияет даже на самые глубокие чувства?
От автора: Выражаю большую благодарность своей замечательной бете!
Примечания: Описываемая телепередача и конкретно обсуждение исправительного центра Сокарайдеса имели место в 2008 году, автор просит прощения за эту небольшую временную несостыковку ;____;
"Конский каштан" - это не только название бара, но и официальное прозвище штата Огайо.
Предупреждение для этой главы: Употребление наркотиков (экстази)
Пролог; Глава 1
Глава 2
Глава 3
Регулярные разногласия между хористами школы МакКинли обогатили Курта, как минимум, одним свойством: терпением. Утром, во время занятий, он мог стойко сносить бесконечные жалобы Рейчел на то, что никто не ценит её выдающиеся голосовые данные, врождённую музыкальную культуру и яркие драматические способности, и даже не кривиться при виде её безвкусных нарядов, а вечером, во время факультативных занятий, оставаться абсолютно безразличным к ежедневной грызне из-за грядущих выступлений (чаще всего возникавшей с подачи Рейчел или Сантаны) и ограничивать своё участие в жизни хора парой фраз, если не остроумных, то, по крайней мере, неглупых. Короче говоря, он научился при необходимости мириться с окружающей действительностью, что в больнице значительно помогло ему пережить бесконечную череду нудных повторяющихся обследований и тестов, направленных на уточнение степени дефицита его способности запоминать новую информацию и воспроизводить старую и на определение общего состояния функций нервной деятельности. Он сам не понимал, до какой степени они были ему противны, пока в один прекрасный день доктор Смолл не зашёл к нему в палату, чтобы объявить окончательный диагноз. Курт нахмуренно разглядывал свои сложенные на животе руки, будто раньше никогда их не видел, в то время как врач всё не начинал разговор, вовсю давая понять, что даже уже не знает, как приступиться. В этой запинке было что-то заученное, даже театральное. И это впечатление не исчезло, когда он начал говорить, пуская в ход неопровержимые доводы, отшлифованные частым употреблением: отсутствие побочных патологий, перспективное лечение, новые лекарства; удачные результаты сеансов гипноза, несмотря на то, что Курт ничего не помнил после того, как только он выходил из гипнотического состояния; полное восстановление утраченных воспоминаний при правильно подобранной реабилитационной программе. Он мог с таким же успехом обещать чудо-зелье или магическое заклинание. Курт всё так же разглядывал свои руки; он даже не слушал. Всё, что он понимал и что хотел понимать, - это что он наконец-то сможет вернуться домой. Именно этого он хотел сейчас больше всего на свете.Выбор реабилитационной программы вызвал некоторые разногласия. Врачи настоятельно рекомендовали Курту занятия в группе по два сеанса в неделю в течение трёх месяцев в качестве дальнейшего лечения. Однако, несмотря на просьбы Кэрол и Финна прислушаться к совету докторов, он предпочёл выбрать индивидуальную реабилитацию. Благодаря подробным объяснениям доктора Смолла о том, как действует человеческая память, и из-за внезапных неловких пауз, которые возникали в разговоре между ним и его близкими, Курт осознавал, что иногда он помнил некоторые события или людей из своего прошлого слишком общо и нередко ошибался в деталях. Тем не менее, он не чувствовал себя больным из-за этого, не до конца понимал, что ему чего-то не хватает, и поэтому не видел смысла приноравливаться к людям, которых расстройства памяти делали неспособными к нормальной жизни.
Только добравшись до дому, Курт постиг во всей полноте смысл произошедших с ним изменений. Он не помнил ни гараж на два автомобиля, ни слуховые окна на крыше, ни дорожку к крыльцу, ничего. С сердцем, сжавшимся в крошечный комок, он тупо пытался определить, в западной или восточной части города находится дом, словно это как-то могло успокоить его. Под шинами хрустнул гравий. Финн поднял ручник и поёрзал в кресле. Стало тихо. Все сидели в машине, долго, и молчали, вдруг чужие сами себе и друг другу. Кэрол смотрела вдаль, где на фоне горизонта колко сверкал шпиль радиовышки.
- Вот мы и дома, - тихо сказала она, не поворачивая головы.
Курт не знал, может ли он назвать здание перед ним своим домом. Блэйн, сидевший вместе с ним на заднем сиденье, потянулся и взял его за руку. Курт бросил на него благодарный взгляд и вновь сосредоточено уставился на здание перед ним. Он припомнил, как в тихий летний день, когда ещё была жива мама, здесь, на гравийной дорожке, его встретил мелкий, невинного вида щенок, к которому он тут же потянулся, чтобы погладить. Собака ощерилась, что он ошибочно счёл доброй улыбкой, укусила его за руку и с редким проворством пролезла под забором к соседям. Мама очень испугалась. Она не переставая плакала и ругала соседей, пока доктор обрабатывал небольшую ранку тёмной, противно пахнущей жидкостью. Воспоминание было не из приятных, но Курт улыбнулся.
- От тебя пахнет больницей, - внезапно сказал он Блэйну, выходя из машины, - вместо меня.
Изнутри дом выглядел именно так, как ожидал Курт. Просто, но со вкусом. Планировка была стандартной – гостиная, она же кухня, три небольших спальни наверху и подвал, превращённый в дополнительную комнату внизу, - так что ему не пришлось спрашивать у Кэрол, где находится туалет. В гостиной он с удовольствием отметил, как удачно смотрелись морковного цвета абажуры на фоне тёмно-зелёных обоев, однако нависающие над диваном картины с изображением идиллически стилизованной сельской местности не вызвали у него большого восторга. «Видимо, в магазине закончились репродукции Моне», - мысленно пожурил он себя, уверенный, что именно ему доверили обустраивать дом. Кто ещё мог бы так удачно вписать в интерьер старое кресло отца Финна?
Затем внимание Курта привлекли фотографии на столике у дивана, и ему принесли семейный фотоальбом. Он медленно открыл его и оглянулся на Блэйна, затем на Финна с каким-то жалобным выражением в глазах, словно бы только сейчас понял, что делает, - и словно бы вовсе и не собирался этого делать. Но отступать было поздно, и он опустил взгляд на фотографии. Блэйн не отходил от него ни на минуту, подсказывая имена людей, которых он забыл. Курт был настолько ему благодарен, что ему показалось, будто в нём ожили какие-то слабые воспоминания об их прежней дружбе.
Кэрол бросала на них странные взгляды, и Курт понимал, что она хочет, но никак не решается, сказать что-то важное. Несколько раз она садилась рядом с ним, гладила по голове и просила послушать, затем тихо шептала: «Мне так жаль, что…», и умолкала, качая головой, или рассказывала какую-то семейную историю – что-то очень личное, но не настолько важное, как то, что она умалчивала, и они оба это понимали.
Общее нервное волнение пошло на убыль только ближе к вечеру, и тогда каждый наконец смог заняться своими повседневными делами. В столовой за стеной Кэрол накрывала на стол, а Финн разбирал огромную стопку бумаг, подписывая некоторые из листов. Блэйн, не желая мешать первому семейному ужину, «вспомнил», что родители просили его вернуться сегодня домой не позже семи, и поспешил попрощаться со всеми. Курт расставался с ним с большим сожалением: с Блэйном было просто; между ними не было той неловкости, какую он чувствовал, практически переходящую в панику, между собой, Финном и Кэрол – они не знали, что говорить, как себя вести, как не стоит на него смотреть. Вот и сейчас они бросали на него вопросительные взгляды, словно ждали, что он объяснит, что им теперь делать. С некоторым удивлением Курт осознал, что они не в меньшей мере, чем он сам, полагались на Блэйна и теперь жалели, что он вынужден был уйти. Послав им спокойную улыбку и чуть кивнув, словно они втроём делили какой-то секрет, он вновь стал рассматривать фотографии. Наконец Курт дошёл до последней страницы альбома и увидел символическую ленту жёлтого цвета, сложенную в петлю и аккуратно приклеенную под его фотографией. Предупреждение самоубийств... Курт резко захлопнул альбом. Ему стало дурно; от волнения у него начались нервные спазмы в желудке. Он отказался поужинать со всеми, сославшись на большую усталость, и попросил показать ему его комнату.
Это была уютная, со вкусом обставленная спальня в бежевых тонах, которую он так хорошо помнил, но почему-то теперь не мог признать. Его комната. Комната, где на подоконнике стояла птичья клетка с открытой дверцей и где когда-то он каждый день, бросив на кресло школьную сумку, ложился на кровать и доставал «Vogue», чтобы, наконец, оставить позади невесёлые мысли о том, что произошло за день, и погрузиться в волшебный мир моды. Или лучше сказать, его бывшая комната? Ведь теперь она казалась ему абсолютно чуждой, заполненной воспоминаниями, которые принадлежат кому-то другому.
- Позови нас, если что-то понадобится, - сказал Финн и оставил его одного.
Курт стоял у стены и смотрел на дверь, спрашивая у себя, будет ли он и дальше мучиться неизбывным беспокойством, заходя в свою собственную спальню. Он понимал, что его не спасёт, даже если он переставит мебель или перекрасит стены; он лишь отдалит от себя возможность вспомнить своё прошлое, ничего больше.
В конце концов, когда в доме воцарилась полная тишина, он не выдержал и спустился вниз.
Курт начал часто смотреть телевизор по многим причинам, и не последней была та, что отныне у него не было обязанностей по дому, которые помогли бы ему с пользой убить время. Кэрол не подпускала его ни к чему. Она, конечно, делала это из лучших побуждений и желания облегчить ему жизнь, но Курт наоборот чувствовал себя неуютно, словно бы он был гостем в собственном доме. В книгах он тоже более не находил ни удовольствия, ни утешения, как это бывало прежде. Даже автобиография Патти ЛюПон, которую он раньше любил читать перед сном, казалась ему сухой, безынтересной и действовала на нервы. От музыки, его самой старинной страсти, ему также было немного радости. Курт привык показывать свои чувства через песни, но он не мог найти подходящей мелодии, которая смогла бы выразить полностью его тоску по тому, чего он не помнил.
Другой причиной, почему он пристрастился к телевизору, было то, что, изнывая от бессонницы по ночам, он вынужден был спать днём, иной раз до трёх-четырёх часов вечера. Он глотал прописанные таблетки как карамельки, но мог заснуть только на диване под звуки какой-нибудь телепередачи. Впрочем, в те дни телевизор был самым безвредным пристрастием, которое он мог себе позволить, чтобы сбежать от страха, который вызывала в нём его собственная спальня. Поэтому он принимал успокоительное и каждую или почти каждую ночь, как только все ложились спать, сбегал из своей комнаты.
В это время в доме устанавливалась тишина особого свойства. Курт не знал, происходило это из-за него, то есть, может, это он сам привносил подобное свойство в тишину своей комнаты, вообще всего дома, или так было всегда, просто очередная деталь, которую он забыл. В детстве, когда они всей семьей ездили на море, он помнил такую же тишину в просоленном воздухе номера в отеле. Она была плотной и пустой одновременно. Но разве можно ждать подобного эффекта в засушливом Огайо? Ворочаясь без сна, он докапывался, что же она ему напоминает, и ждал, пока из спален Кэрол и Финна не будет доноситься ни звука. Это был знак, что они крепко спят. А может, вовсе не спят, лежат без сна, глядят в свинцово-сизую тьму. И, может, думают о нём. Бывает, утром у Кэрол красные глаза, как будто плакала всю ночь. Может, она по каким-то неведомым причинам корит себя за то, что случилось? Или до сих пор горюет о Бёрте? Или так переживает из-за его, Курта, состояния? «Вот оно», - внезапно понял он. Вокруг него была тишина комнаты, где болеешь в детстве. Где тебя кладут на чистые, выглаженные простыни, и ты лежишь в жару под горячей горой одеял, а в воздухе постепенно становится невыносимо жарко от твоего неровного, хриплого дыхания, и пустота давит на барабанные перепонки.
С досадливым вздохом он поднялся с постели и спустился вниз, стараясь не шуметь. В доме была не самая лучшая акустика, однако он всё равно включил телевизор на минимальной громкости и прошёл на кухню. Скрипнула дверь холодильника. Витграсс, листья шпината, тофу и йогурты рядом с недоеденным сэндвичем с беконом и кетчупом. Курт поморщился, заметив, что у некоторых продуктов истёк срок годности. Наконец, он налил себе апельсинового сока и вернулся к телевизору. Он сел в кресло и переключился на канал, где обычно в это позднее время шли теледебаты. Курт в некотором роде полюбил эти ток-шоу, правда его больше привлекали не темы, вынесенные на обсуждение, а личность и роль каждого из участников. Ведущий программы, смахивающий на стареющего Марлона Брандо, казалось, вообще не понимал, зачем он оказался здесь. Долгим и заговорщицким взглядом он оглядывал собравшихся, прежде чем объявить о теме дебатов низким, усталым голосом, затем подмигнуть в камеру и передать слово «жертве». Это была ключевая фигура ток-шоу и своего рода опознавательный знак: дама в строгом костюме устаревшего покроя с Библией в руках – значит, дебаты посвящены религии; мужчина с залысинами в костюме-тройке и галстуке – речь пойдёт о политике; женщина с одухотворённым выражением на исхудалом лице – будет затронута тема правильного питания.
В этот раз напротив ведущего сидел пожилой мужчина в твидовом пиджаке и круглых роговых очках, что сразу выдавало в нём принадлежность к людям интеллектуального труда. Курт с интересом наблюдал, как устало вещая, он бросал разочарованные взгляды на окружающих и морщил нос, недовольный комментариями остальных приглашённых. Обсуждали книгу, название которой Курт не расслышал, и в этот раз ведущему приходилось не раз повышать голос, чтобы примирить участников. На этой передаче давно не было таких сумбурных дискуссий. Заинтригованный, Курт увеличил звук, чтобы узнать, о чём шла речь.
- В своей работе вы выступаете в поддержку идеи доктора Чарлза Сокарайдеса о необходимости крупного реабилитационного центра для людей, позвольте я процитирую вашу книгу, для людей с опасным нарушением деятельности организма, - шипела сквозь зубы короткостриженная женщина, окидывая взором костлявую фигуру «профессора». - Насколько становится понятно из дальнейших описаний, таким образом вы характеризуете людей с гомосексуальной ориентацией.
- Совершенно верно.
- Американская психиатрическая ассоциация исключила гомосексуальность из списка психических болезней, - вставил слово ведущий с видом знатока. - Я был там в 1973 году, когда прозвучало судьбоносное «5,854 против 3,810».
Он подмигнул блондинке, восхищённо сложившей руки на груди. Из аудитории доносится чей-то мечтательный вздох. Остальные любезно улыбнулись, но взгляд их говорил, что им уже осточертели подробности, которые к месту и не к месту вставляет ведущий. «Профессор» откашлялся, привлекая к себе внимание.
- Но она не исключила связанные с нею отклонения! – он напустил на себя сочувственный вид. - Почти половина тех, кто участвует в гомосексуальных действиях, имеют сопутствующую шизофрению, паранойю, латентную или псевдоневротическую шизофрению или находятся во власти маниакально-депрессивных реакций.
Воцарилась тишина. Молодой человек в вызывающе облегающей одежде, который не сказал за всю передачу ни слова, покраснел до корней волос, а шипевшая женщина вскочила с места, воздев руки:
- Другими словами, вы считаете гомосексуальность болезнью?
- Всему виной затянувшийся период детства, который остальные люди смогли успешно пройти, – сказал примирительным тоном «профессор». - Поймите правильно, гомосексуализм не является оптимальным вариантом половой активности для нашего общества, однако это настолько же болезнь, насколько является болезнью карликовый рост. Просто не было необходимого развития…
Курт выключил телевизор и вернулся в свою комнату.
Он оставил дверь приоткрытой, и длинный, острый клин света падал на ковёр, жёлтой стрелкой указывая на его постель. Курт отвернулся к стене. Согнул колени, стараясь подавить мучительное отвращение к самому себе. Он прекрасно понимал, что расстраиваться из-за какой-то телепередачи было большой глупостью, но не мог ничего с собой поделать. В голове мешались тысячи вопросов: почему у них дома была жёлтая ленточка? Он пытался что-то сделать с собой? С ним что-то было не так? Ему хотелось оказаться далеко-далеко от всего, ото всех. Возможно, вернуться в больницу, поскольку, похоже, именно там ему самое место.
На завтрак Кэрол каждый раз старалась приготовить для Курта как можно больше разных блюд, словно боялась, что с амнезией изменятся и его предпочтения в еде. Курт был благодарен ей за старания, но после больничного рациона обилие еды на столе вызывало в нём некоторое отторжение. Вот и сейчас он поморщился, уловив в воздухе запах горелого, - вероятно, Кэрол не успела за чем-то уследить, либо воспользовалась вафельницей, позабыв, что она давно испорчена.
Курт вошёл на кухню и пожелал ей «доброго утра». После бессонной ночи он выглядел ужасно. На бледном лице проступили красные прожилки; глаза, обведённые тёмными кругами, лихорадочно блестели.
- Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила Кэрол.
- С чего бы мне чувствовать себя плохо?
- У тебя уставший вид, - она поставила перед ним тарелку с омлетом. - Может, стоит отменить сегодня запись у доктора Джонса?
- И лишить меня возможности довести до слёз очередного терапевта! - Курт покачал головой.
- Это уже третий на этой неделе… – скорее утвердительно, нежели вопросительно сказал Финн, усаживаясь на стул рядом и потягиваясь.
Кэрол бросила в его сторону укоризненный взгляд.
- Ничего страшного, если ты не чувствовал себя комфортно с предыдущими докторами, Курт, - она перевела взгляд на пасынка и тепло улыбнулась. - Уверена, что мы найдём хорошего специалиста, который тебе поможет.
Курт съёжился на стуле, надеясь, что она имеет в виду не то, о чём он думает. Хуже этого было только то, он сидел напротив стены, увешанной фотографиями, и это было действительно настоящей пыткой: невозможно было лишний раз поднять глаза от тарелки, чтобы случайно не наткнуться взглядом на очередное напоминание о том, что он забыл. В некотором роде Курт не верил, что эти изображения были настоящими, и восхищался талантом человека, умевшего так ловко обращаться с графическими редакторами. Например, та фотография, где он сидит на четырёхколёсном велосипеде, - Курт с тысячей предосторожностей, чтобы Финн и Кэрол ничего не заметили, поднял на неё глаза. Он смущённо гадал, сколько ему тогда было лет, - пять или шесть, - и как объяснить ужасный жёлтый свитер с блестящими оранжевыми полосками и бесформенные джинсы, в которые он был одет. Ему хотелось верить, что это был костюм на Хэллоуин, а в остальное время он носил что-то более стильное. Рядом стоял мужчина в красной фланелевой рубашке и привязывал разноцветную ленточку к длинному металлическому прутику, отходящему от велосипеда. На мгновение Курт словно бы вспомнил его: он возвратил себе запах машинного масла, плотный запах покрышек, прилипчивый запах солярки, сырой или сгоревшей, и какой-то голубоватой жидкости, пахнувшей совсем свежо и землисто. Это было не совсем воспоминание, скорее предчувствие оного, но для Курта это был большой шаг вперёд. Он приободрился и повернул голову к Финну и Кэрол, чтобы присоединиться к общей беседе.
- Нам стоит нанять садовника, - услышал он голос мачехи. - Кусты выглядят просто ужасно.
- Я справляюсь, мам, - Финн с упрёком посмотрел на неё. - Кроме того, мне нравится возиться в саду. Это отвлекает от всего остального.
Кэрол покачала головой.
- По-моему, они выглядят хорошо, - подал голос Курт.
Финн улыбнулся и потрепал его по плечу. С этим дружеским жестом Курта поразило неприятное открытие: тёплый запах, знакомый ему с детства, всегда один и тот же, несмотря на старательно отстиранные с одежды следы автомастерской, на самом деле не был запахом его воспоминаний, а исходил от его сводного брата, одетого в рабочий комбинезон. Им овладело престранное спокойствие, граничащее с полным безразличием. И так небольшой аппетит пропал окончательно.
- Спасибо, было очень вкусно, - он отодвинул от себя тарелку. - Я, пожалуй, пойду к себе.
Кэрол мгновение внимательно смотрела на него. Она сама не знала почему, но уже который день подряд, после этой истории с фотоальбомом, Курт действительно тревожил её. Что-то пошло не так, что-то не выходило, как надо. Однако он явно радовался возвращению домой, и это немного успокаивало её. Она улыбнулась.
- Встреча с доктором Джонсом ровно в пять. Не забудь.
Курт лишь пожал плечами и поднялся к себе.
Неделя выдалась длинной. Блэйн каждую секунду помнил, что он должен играть роль хорошего друга и не больше, и сердился на себя за это, потому что чувствовал себя лжецом. Он хотел рассказать Курту, что он соврал, что на самом деле он не представлял своей жизни без него, однако, как только Блэйн оказывался рядом с ним, он понимал, что решительно не способен выдавить из себя ни слова. Он боялся, что, как только откроется правда, всё исчезнет. Они исчезнут. Что любовь станет не больше, чем наваждением, мучительным воспоминанием. Одна только мысль об этом пугала его до дрожи, заставляла его держаться на том расстоянии, которое позволено друзьям. Однако в то же время Блэйн не хотел расставаться с Куртом ни на минуту. Так он начал строить планы, как поскорее вернуть ему память.
Сначала он хотел напомнить ему, как они впервые встретились, но привезти Курта в Далтон, собрать хор в прежнем составе и вновь спеть ему «Teenage Dream» было чересчур амбициозной задумкой, поэтому он решил начать с чего-то более простого, но в то же время важного для них обоих - с кофе. В конце концов, они с Куртом часто в шутку называли его своим любовным напитком.
В кафе «Лима Бин» было почти пусто, только несколько мальчишек в глубине, в уголке, играли во что-то на портативных игровых приставках. Блэйн заметил, что за стойкой стояла знакомая бариста, которая наизусть знала их заказы. «Замечательно», - радостно подумал он и сказал Курту:
- Не займёшь пока столик? Я куплю тебе кофе.
- Ты знаешь, какой кофе я предпочитаю? – в голосе Курта прозвучало удивление.
Блэйн непринуждённо и спокойно улыбнулся и ничего не ответил. Финн, который увязался за ними, в очередной раз взволнованно и громко спросил, делают ли здесь кофе с пенкой. Курт бросил на брата осуждающий взгляд, занял столик у самой двери, откуда ему под ноги падал широкий солнечный луч и с интересом принялся оглядывать помещение, временами щурясь, словно припоминая что-то. Блэйн с волнением отметил, что он выбрал именно тот столик, за которым они обычно сидели. И ему очень хотелось бы верить, что это была не счастливая случайность.
- Привет, - улыбнулся он девушке за стойкой. - Мокко с обезжиренным молоком и средний американо. Финн, что будешь?
- Маленький латте. Он с пенкой, да?
Они оплатили заказ и прошли к концу стойки. Внезапно телефон в руках Блэйна завибрировал. Глянув на высветившийся на экране номер, он сказал Финну:
- Это из дома. Здесь немного шумно, так что я выйду… Возьмёшь наш кофе?
И не дождавшись ответа, поспешил на улицу.
Блэйн вернулся через пару минут, - Финн как раз заканчивал рассказывать о мотоцикле, который ему на днях довелось чинить, - и заговорил на первую попавшуюся тему. Курт отпивал от своего стакана маленькими глоточками, и на его лице застыло недовольное и насмешливое выражение. Блэйн смотрел на него, явно сбитый с толку. И испуганный – он не понимал, что пошло не так, и в какой-то мере чувствовал себя виноватым.
- Я не очень люблю корицу в кофе, - пожал плечами юноша, заметив его взгляд.
- Это я случайно насыпал, - извинился Финн, потягивая свой кофе. - Ошибся кружкой. Но это же ничего страшного, да?
- Ещё бы, - прошептал Блэйн и сделал над собой усилие, чтобы казаться весёлым, несмотря на то, что он был совершенно раздавлен.
В следующий раз Блэйн решил собрать у Курта дома его друзей. Он заручился поддержкой Кэрол и обзвонил всех, кого только мог вспомнить, но, к сожалению, поскольку уже начался учебный год, этот план также оказался неудачным.
- Пришлите хотя бы цветы, чтобы мы знали, что вам действительно очень жаль, что вы не можете приехать, - шутил он каждый раз перед тем, как положить трубку.
В конечном счёте, ему удалось уговорить придти только шестерых человек.
Курт сидел на диване, уперев подбородок в ладонь, поджав под себя одну ногу, и с праздным любопытством наблюдал за гостями. Тина и Майк, одетые в гармонирующий кашемир, только прибыли из Китая и не могли говорить ни о чём, кроме своего свадебного путешествия. Арти пришёл исключительно ради того, чтобы уговорить Блэйна спонсировать школьный мюзикл, который он режиссировал, а Пак провёл большую часть вечера, играя с Финном в «Call of Duty».
Пожалуй, единственным человеком, который обращал внимание на Курта, была Бриттани. Но разговаривать с нею было не просто, поскольку на ней было платье из столь весёлого ситчика, что у него начали слезиться глаза.
- Тебе дали конфету, когда выписывали из больницы? – с серьёзным видом спросила она, взяв его за руку. – Когда Сантана станет доктором Хаусом, у неё будет много конфет. И шапочка с пчёлками. Так что, если тебе ничего не дали, ты можешь попросить у неё.
Курт с удивлением обернулся к Сантане. Она сидела около них на подлокотнике кресла, нога на ногу, с сигаретой в руке.
- Ты поступила в медицинский колледж?
- Не смогла побороть тёплые чувства к коротким юбочкам сестёр милосердия. Кроме того, мне всегда нравились папины хирургические ножи.
Бриттани улыбнулась ей и придвинулась ближе к Курту.
- Она теперь совсем-совсем единорог, как и ты.
Они принесли с собой альбом с фотографиями, которые сделал Бенджамин Израель, и Курт в шутку начал пародировать те нелепые позы, в которых горе-фотограф запечатлевал Рэйчел Берри. Блэйн с улыбкой наблюдал за тем, как Курт вскакивает, садится и вновь вскакивает с дивана, сопровождая всё это нелепыми жестами и командирскими выкриками. Это так напоминало ему те далёкие дни в Далтоне, когда Курт рассказывал ему о своих друзьях в МакКинли.
Подойдя к нему, он ласково положил ему руку на плечи, из-за чего Курт слегка подпрыгнул от испуга, но затем, увидев, что это был Блэйн, сам опёрся о его плечо и, смеясь, стал показывать в альбоме фотографии, события, изображённые на которых он помнил. Блэйн слушал, не произнося ни слова. Удивлённый его молчанием, Курт бросил на него один-два быстрых взгляда, но на его лице ничто не отразилось. Только густые ресницы чуть подрагивали, как крылья у птицы.
- Вы двое друг друга стоите, - сказала Сантана насмешливо, но нежно.
- Мы хорошие друзья, - спокойным тоном ответил Курт.
- Да, - подтвердил Блэйн. – Лучшие друзья…
Они посмотрели друг другу в лицо, и оба одновременно отвели глаза.
- Ого… - пробормотал Блэйн.
Курт попросил его помочь разобрать букеты, после того, как все разойдутся, и то, что он увидел на полу в его комнате, превзошло все его ожидания. Три огромные охапки цветов. Розы, гвоздики, лилии, калы, фрезии, ирисы, герберы, гиацинты и даже веточка орхидеи, - их друзья превзошли сами себя.
- Ого… - повторил он и взял в руки карточку с одного из самых пышных букетов. – Это прислал Дэвид. И это он называет «маленьким букетиком»?
- Букет от Рэйчел ещё больше. Они все совсем с ума посходили! – Курт смотрел на него, красный от смущения и радости. – Я даже представить себе такого никогда не мог. Не ожидал, что столько людей… Правда знаешь, когда вокруг столько букетов, чувствуешь себя, как на собственных похоронах.
- О, перестань, - Блэйн улыбнулся и легонько толкнул его в бок. – Скажи лучше, что ты хочешь с ними делать?
- Даже не знаю. Я думал… - Курт на мгновение умолк, и на его лице появилось грустное, усталое выражение. - Я думал, может, ты поможешь отвезти это на могилу моих родителей.
Блэйн молча кивнул и обнял его за плечи.
***
«Коттеджем» назывался небольшой хостел с баром на первом этаже. Это было высокое и достаточно просторное здание, которое могло вместить в себя за раз больше сотни человек. Изнутри это заведение практически полностью было отделано тёмным деревом, и на стенах то тут, то там висели знаки «Курить запрещено», а между ними репродукции картин Энди Уорхола. «Коттедж» находился совсем близко от Далтона, поэтому многие из преподавателей часто заглядывали сюда в обед или после занятий в пятницу, чтобы выпить пива или дешёвого виски. Для учеников доступ в «Конский каштан» (так на самом деле называлось это заведение) был закрыт, о чём не уставал повторять на каждом учительском собрании завуч, потрясая перед собой школьным уставом. Однако, когда старшеклассники, сняв форменные пиджаки и галстуки, всё же заглядывали туда, преподаватели, обычно строго следившие за дисциплиной, делали вид, что не узнают в них своих подопечных.
Держала бар Молли Чен, которая после смерти своего второго мужа – иммигранта из Китая, - вернулась с дочерью в родной Огайо. Ей было то ли за сорок, то ли за пятьдесят, женщина без возраста, слегка прихрамывающая на левую ногу, и если верить тому, что о ней рассказывали, это была плохо зажившая огнестрельная рана - она в своё время активно участвовала в антивоенных демонстрациях и даже воочию видела расстрел в Кентском университете. Она всегда работала с бутылкой вина под боком, от которого пахло чем-то сладковатым, аптечным, как от детской микстуры от кашля, и с магнитофоном, негромко бормочущим песни группы «The Velvet Underground». Словом, она была хозяйкой, достаточно любившей панк-рок и всё, что с ним связано, чтобы с уходом посетителей, охочих до выпивки, доверить своё заведение ученикам, жаждущим чего-то иного. Раз в месяц или реже ровно в двенадцать она запирала главный вход и отворяла служебный, около которого уже собиралась длинная очередь парней и девушек, держащих в руках приглашения с тиснёной буквой «Д».
Блэйн и пара других учеников Далтона, впервые получивших допуск в «Коттедж», пришли, когда толпа на улице уже зашла внутрь. Их специально пригласили на чуть более позднее время, чтобы хозяйка бара могла лично познакомиться с каждым из них, проверить их приглашения и перечислить правила, которые они обязаны соблюдать внутри и за пределами заведения. Блэйн заметил, что Молли Чен смотрела на него несколько настороженно, словно чувствовала, что ему здесь совсем не место. Но сколько он ни боялся (хотя в тайне всё же надеялся), что она отошлёт его обратно, Молли лишь улыбнулась и пожелала ему хорошо провести время.
Внутри Блэйн сразу взял себе в баре бутылку газировки и прошёл мимо танцпола в чил-аут к бильярдным столам, за одним из которых Ник и Джефф безуспешно пытались играть в стрейт-пул. Блэйн не знал правил, но, наблюдая некоторое время за ходом игры, он сделал вывод, что надо лишь как можно чаще с серьёзным видом натирать кончик кия мелом или бесконечно долго выбирать, желательно, комментируя мельчайшие изменения в позе, правильный угол, под которым следовало ударить по шару.
- Кто ведёт?
К нему подошёл высокий худой юноша со светлыми, пшеничного цвета кудрями и пухлыми губами.
- Если я правильно понял, они оба в минусе, - ответил Блэйн, краем глаза заметив, что Вес и Дэвид стоят на входе и с интересом смотрят в их сторону. Боже, они решили заделаться в свахи? Только этого ему не хватало.
- Кстати, меня зовут Джеремайя.
- Блэйн.
- Первый раз здесь?
- И последний, если тут каждый раз ставят такую музыку.
- В джамп-апе есть некоторое обаяние, - улыбнулся Джеремайя. - Как и во всём остальном. Например, в случайных встречах.
- Так вот как называется этот жанр! Теперь буду знать, какие диски я себе точно не куплю.
Блэйн специально проигнорировал остальную часть фразы, но кучерявого юношу это, похоже, совсем не смутило; он лишь ещё шире улыбнулся, отчего на щеках у него образовались две очаровательные ямочки, и спросил:
- Что пьёшь?
Блэйн молча показал ему банку кока-колы.
- Похоже, не у одного меня сегодня сухой закон, - рассмеялся Джеремайя, демонстрируя наполовину пустую бутылку минералки.
- Я бы выпил, но эта музыка…- Блэйн передёрнул плечами. - Я здесь всего полчаса, а голова просто раскалывается от этих битов.
- Жаль, а я надеялся пригласить тебя потанцевать.
Блэйн кисло улыбнулся:
- Извини, настроения совсем нет.
- Погоди, - Джеремайя вытащил из кармана пакетик с парой таблеток. - У меня есть кое-что, что должно помочь. Мне и самому иногда надо что-нибудь принять. Ну, знаешь, от головы.
Он подмигнул, положил на язык белую круглую таблетку с буквой «е», запил её остатками минералки и протянул другую Блэйну. Тот немного смутился. «Может сказать ему, что я всё выдумал про головную боль? Ладно, что мне будет с одной таблетки анальгина,- подумал он и взял пакетик, ¬- Потанцую с ним минут десять и спрячусь в свободном номере наверху». Блэйн проглотил таблетку и поморщился: от неё оставалось неприятное ощущение сухости во рту.
- Теперь главное не пей спиртного и сможешь продержаться всю вечеринку на ногах, – Джеремайя потрепал его по голове, как несмышленого ребёнка, и потянул за собой на танцпол.
Они начали танцевать на безопасном расстоянии; Блэйн с опаской отступал назад каждый раз, когда Джеремайя пытался приблизиться к нему, и виновато улыбался. Юноша же в ответ насмешливо и сочувственно поглядывал на него исподлобья. Спасаясь от его пронизывающего взгляда, Блэйн то и дело оглядывался, пытаясь определить, скоро ли настанет момент, когда будет не так уж невежливо оставить Джеремайю одного и скрыться в неизвестном направлении.
Танцевать под динамичные мелодии было сложно. У него немного кружилась голова, и покалывало в висках и кончиках пальцев от быстрого ритма; звук не давал ни секунды передышки. И тут оно случилось. Что-то. Случилось что-то. Музыка вдруг зазвучала в нём, вокруг всего него, полилась из динамиков и из его тела. Апокалиптически безумные звуки брейк-бита, к которым он недавно испытывал такую неприязнь, пронизывали его насквозь и наполняли чистой эйфорией. Он наслаждался тем, как его тело раскачивалось и плыло вслед за рёвом басов и рваным рисунком ударных. Блэйн чувствовал, что Джеремайя теперь танцевал совсем близко и шарил руками по его телу, но его это совсем не волновало. Всё, чего ему хотелось сейчас: танцевать, танцевать в полную силу. Никогда ещё он не чувствовал себя настолько растворившимся в музыке и даже не до конца верил, что такое возможно.
Вокруг все, пьяные и счастливые, уже не соображали, кто есть кто, где кончается один человек и начинается другой, кто парень, а кто девушка, но Блэйн наоборот видел всё четче, чем обычно. Он мог разглядеть каждую складочку на рубашке Веса, сидящего в другом конце комнаты, или посчитать родинки на руках девушки Дэвида. Всё это казалось ему безумно забавным, и он не мог согнать с лица улыбку. Да и почему бы ему не улыбаться? Всё вокруг было столь прекрасным, почти на пределе красоты и счастья, что он едва мог это вынести. Мир был чудесен, жизнь – проще некуда, смерти не существовало, только любовь.
Блэйн был охвачен уверенностью, что сейчас самое время влюбиться, нужно влюбиться. Вес и Дэвид позвали его сюда, чтобы он мог влюбиться. И он был влюблён. В эту музыку, во всё человечество, в шею Джеремайи, блестящую под тонким слоем пота.
Яркий, зажигательный трек перетёк в более спокойный. Джеремайя крепко прижал его к себе, обнимая за талию. Блэйн закрыл глаза и чувствовал, как тонет в тепле и запахе его тела. Кто-то произносит его имя и что-то вроде «пошли наверх», и затем влажные губы касаются его шеи. Наверное, это сказал Джеремайя, но разве у него был такой голос? Он не помнит. Блэйн поднял голову и внимательно посмотрел в лицо обнимавшего его парня. Его зрачки такие огромные, что нельзя понять, какого цвета у него глаза. «Пусть они будут голубыми», - подумал Блэйн. Ему нравились голубые глаза, он любил юношу с самыми красивыми голубыми глазами на свете. Впрочем, сейчас он любит всех и готов расцеловать любого, какого бы цвета глаза ни были у этого человека. Новая волна музыки подхватила их и понесла наверх, на второй этаж.
Они сели в пустой комнате, прижимаясь друг к другу, и, слушая музыку, гремевшую внизу, заговорили о всяких пустяках. Слова давались легко; складывалось ощущение, что они были знакомы друг с другом вот уже много лет. Джеремайя так вообще болтал без умолку, рассказывал что-то остроумное, время от времени замолкая и предлагая Блэйну руку и сердце. Тот смеялся и качал головой, а затем отодвинулся в сторону.
- Мне жарко, - пожаловался Блэйн.
Он думал, что после душного танцпола прохладная комната быстро остудит его, но с него продолжал градом течь пот. Его дыхание стало хриплым, словно ему не хватало воздуха.
- Что, «музыка» закончилась? Извини, больше нет, - Джеремайя погладил его по щеке. - Сейчас принесу тебе воды.
Он вышел в коридор и нос к носу столкнулся с невысокой черноволосой девушкой с красивым миндалевидным разрезом глаз. Джеремайя широко улыбнулся.
- Эй, слушай, не выручишь? Моему другу стало немного дурно, - он кивнул в сторону кровати, на которой, согнувшись, словно его тошнило, сидел Блэйн. - Не принесёшь воды? Чем больше, тем лучше.
Девушка странно посмотрела на него и медленно кивнула. Джеремайя вернулся в комнату и открыл окно, чтобы пустить немного свежего воздуха. Блэйн облизал пересохшие губы; у него закружилась голова - всё вокруг расплывалось перед глазами, как будто у него резко упало зрение, - и он прилёг на кровать.
- Совсем дурно? – посочувствовал Джеремайя, который сам к этому моменту выглядел бледным и взмокшим и постоянно обтирал ладони о джинсы. Блэйн не нашёл в себе силы даже кивнуть в ответ, настолько ломило тело от перенапряжения. Во рту почувствовался привкус крови; он не заметил, как прикусил щёку.
Через несколько минут дверь в комнату наконец-то отворилась, но на пороге появилась не девушка с долгожданным стаканом воды, а хозяйка заведения, Молли Чен, чей хмурый вид предвещал мало хорошего.
- Ну что ж, голубки, - сказала она спокойно, - под чем вы?
Джеремайя покачал головой.
- Просто неудачно смешали алкоголь. В следующий раз будем пить с умом.
- Видимо, не зря говорят, что утро вечера мудренее, - сказала Молли чуть-чуть насмешливо. – Ну-ка, выворачивай карманы.
Джеремайя вздохнул и сделал, как она велела.
- Могу раздеться полностью, - предложил он с лёгкой непроницаемой усмешкой.
- Успеется, - сказала миссис Чен всё тем же слегка насмешливым тоном и обратилась к Блэйну. - А у тебя что припасено, парень?
- Таблетки, - в голове у него до сих пор была полная каша, но свежий уличный воздух всё-таки немного прояснил мысли. - Не в карманах. У меня болела голова. Вернее, не совсем, и он мне дал таблетку. И мне стало плохо. Вернее, хорошо, я танцевал, а затем плохо. Извините, я не знал, - он поднял на неё глаза, посмотрел секунду, потом опустил и слегка покраснел. - Не сообщайте школе. Пожалуйста.
- О Господи! Да ты ещё совсем мальчишка,– пробормотала Молли, несколько озадаченная, но в то же время с облегчением. – Родители не учили тебя не брать непонятно что из рук незнакомых людей? Тебе дали экстази, парень. Это наркотик, не сильный, но расхлёбывать последствия будешь ещё пару дней. И дай Бог, если всего пару. Дочка сейчас принесёт тебе минеральной воды. Попьёшь, станет немного легче.
- А можно кофе? – пробормотал Блэйн.
- Убить себя хочешь, кофейный мальчик? Никакого кофеина. А ты, - она резко повернула голову к Джеремайе, - больше никогда не переступишь порог этого заведения. Ни днём, ни вечером.
Гневный голос Молли Чен продолжал звенеть в комнате, даже когда за нею и Джеремайей захлопнулась дверь. Звук казался таким громким, что Блэйн даже не слышал, что к нему поднимались Вес и Дэвид. Он держал глаза закрытыми, поэтому они решили, что он спит, и не стали беспокоить его своими извинениями – в конце концов, именно они свели его с тем кучерявым любителем экстази. Почти сразу вслед за ними в комнату вошла мисс Чен с литровой бутылкой минеральной воды и громко позвала Блэйна по имени. Он устало открыл глаза и узнал ту девушку, с которой разговаривал Джеремайя. Блэйн попытался поблагодарить её за всё, но горло настолько пересушило, что вместо «спасибо» вырвалось лишь непонятное хрипение. Покраснев до корней волос, он опрокинул залпом пять полных стаканов минералки и вновь повалился на кровать.
- Вы не против, если я ещё немного полежу здесь?
- Куда вы денетесь, - пожала плечами мисс Чен.
У неё был мягкий, хотя и высокий голос, и Блэйн внезапно понял, что она гораздо старше, чем кажется на первый взгляд; возможно, она даже не намного моложе его мачехи. Тем временем женщина спросила, не принести ли ему чего-нибудь ещё снизу.
- Кофе, - с тяжёлым вздохом вновь пробормотал юноша.
На что мисс Чен лишь удивлённо молвила:
- Надо же, и в самом деле «кофейный мальчик».
@темы: Фанфики: макси, R
-
-
26.01.2012 в 21:16как и обещала - буду это постоянно повторять))
Блейн очарователен
-
-
26.01.2012 в 21:23-
-
13.02.2012 в 14:28когда же будет продолжение?