Автор: Али ДжиДжи
Бета: Nao
Количество слов: в процессе
Рейтинг: R
Пары: Клэйн, Куртофски
Жанр: Ангст, романс, AU
Дисклеймер: Всё принадлежит правообладателям.
Сюжет: Когда все мечты Курта должны были вот-вот осуществиться, судьбе захотелось сыграть с ним злую шутку: он попадает в аварию и забывает всё, что было для него так дорого. И пускай говорят, что время - лечит, как противостоять его неумолимому ходу, которое влияет даже на самые глубокие чувства?
От автора: Выражаю большую благодарность своей замечательной бете! Без неё ничего бы не было))
Также большое спасибо тем, кто ждал продолжения, и забрасывал меня
Примечания: «C’estindecent, monsieur Blaine» - франц. Это неприлично, мастер Блэйн.
Композиция, которую играют Курт и Блэйн, звучит примерно следующим образом: ссылка на мелодию
Песни, которые упоминаются в этой главе:
Comments are appreciated)))
Пролог; Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 4Отчасти из-за тревожного чувства, всегда посещавшего его, когда он спал в своей комнате, отчасти из-за вчерашнего спора с Кэрол, поймавшей его во время одной из его ночных вылазок к телевизору, Курт проснулся очень рано, когда за окном только-только задавался рассвет. Пробуждение было вызвано также и предчувствием скорых значительных перемен. Он не знал, какова будет их природа, но ожидал их с нетерпением ребёнка, в ночь перед Рождеством ждущего характерного звона бубенчиков и цокота копыт на крыше.
Курт открыл окно, - утренний ветерок, ворвавшийся в комнату, игриво качнул шторы, - облокотился на подоконник и выглянул наружу. На улице было ещё по-летнему свежо, хотя календарь говорил, что за окном уже поздняя осень. В заслонённом ветвями дерева окне соседнего дома показалась странноватого вида девушка, которая, насколько ему было известно, никогда не выходила из дома. Курт даже не имел представления, как её зовут. Она помахала ему рукой, и он помахал ей в ответ и, одёрнув штору, продолжил смотреть на медленно бледневшее небо.
Курт подумал о том, что сегодня ему предстоит встреча с новым психологом. Полтора месяца до этого он полагал, что наконец-то нашёл для себя идеальный вариант терапевта – доктора Адамса, который с гораздо большим энтузиазмом обсуждал проблемы других пациентов, чем самого Курта. Видимо, из-за этого у него и отобрали лицензию. Курт тяжело вздохнул и провёл ладонью по лбу. В этот раз это будет не кто-то со стороны, а жена его лечащего врача, который специально попросил её взять ещё одного пациента. Он уже знал, и знал слишком хорошо, что ждёт его на первом сеансе, и в какие мысли он будет погружён до самого вечера. И то, что в этот раз просьба сменить его специалиста не будет встречена таким пониманием, как обычно.
На горизонте, в самом начале дороги, мелькнула фигура велосипедиста и тут же исчезла за буйно разросшимися кустами рододендрона и лавровишни. Они заглушили своими толстыми, кожистыми, коричнево-зелёными листьями остальную растительность, и вокруг них на аккуратно подстриженном газоне появились бурые пятна пожухлой травы. Рододендрон стоял всё ещё усыпанный пурпурно-фиолетовыми цветами, большими, красивыми, но лишёнными запаха, а под лаковыми листьями лавровишни уже подсыхали мелкие красные плоды. Курт каждый день смотрел на эти густые заросли и задавался вопросом, были ли они посажены из желания создать у себя перед домом маленький уголок дикой природы или же из страсти к ядовитым растениям.
Минуту спустя велосипедист появился снова, вынырнув из-под низко нависших ветвей на велосипедную дорожку. Он сидел очень прямо, чуть откинув назад плечи, и легко нажимал на педали. Юноша затормозил прямо под окном Курта и, сняв левую ногу с педали, ступил на тротуар, чтобы сохранить равновесие. На нём была розоватого цвета рубашка, перехваченная на шее ярко-жёлтой бабочкой, и съехавшая на затылок соломенная шляпа. Откинув со лба тёмную прядь, он посмотрел вверх и улыбнулся.
- Ну, конечно же, Блэйн, - тихо пробормотал Курт, усмехнувшись, и добавил громким голосом, - Только не говори мне, что ты каждый день встаешь ни свет ни заря и проезжаешь несколько десятков километров до моего дома. На твоем месте я бы пересмотрел рекомендации твоего фитнесс-тренера.
Блэйн посмотрел на него спокойно и внимательно, думая, видимо, что разделявшие их несколько метров могли скрыть этот изучающий взгляд.
- Сегодня восьмое число, - наконец ответил он.
- А также, спешу напомнить, начало ноября, так что, несмотря на аномальную жару, тебе всё-таки стоило надеть куртку.
Блэйн повел плечами, словно только сейчас почувствовал холодный осенний ветер, и легко прислонил велосипед к кустам. Он несколько раз нетерпеливо ударил ногой по педали, проверяя, не сдвинется ли велосипед с места, снял с головы несуразную шляпу и принялся ею обмахиваться.
- Ты так и не написал, - он ещё разгорячено дышал, и Курт не без улыбки смотрел на его светящееся капельками пота утомлённое лицо, - Привезли вчера пианино или нет.
- Вечером, где-то около шести. Я подумал, что ты уже уехал с Катрин в загородный клуб.
Блэйн удивленно взглянул на него, замерев в той позе, в какой его застигли слова Курта.
- Я должен буду сопровождать её на благотворительный вечер только завтра, - он снова расплылся в улыбке, - Так что, ты ещё можешь согласиться поехать со мной и таким образом избавить меня от неимоверной скуки, в которую я непременно буду погружён весь остаток дня.
Но Курт, хоть и улыбнулся в ответ, остался непреклонен: он один раз уже посещал это заведение, и ему хватило впечатлений на всю оставшуюся жизнь.
Закрытый загородный клуб, расположенный в пяти часах езды от города Лима, во многих вопросах являлся оплотом американского консерватизма. Внешне он представлял собой небольшой старинный коттедж, окружённый полями для гольфа. Внутри всё было обставлено с элегантной простотой, показной скромностью и уютной небрежностью. Стоптанный паркет был выложен крупными геометрическими рисунками, а в главной комнате стоял большой каменный камин, в котором прохладными вечерами разжигали огонь и жарили каштаны.
Попасть в этот клуб без приглашения одного из его членов было невозможно, но даже и с поручительством многим состоятельным, но неименитым, вход в него был закрыт. Курту удалось получить приглашение на ежегодный осенний благотворительный концерт только благодаря Юджину Андерсону, однако даже такой высокоуважаемый покровитель не избавил его от косых взглядов и упорных расспросов о его родословной.
Там, в этой древней усадьбе, где лет сто назад кто-то решил, что с ней всё в порядке, и с тех пор здесь ничего не менялось, всё вокруг было эксклюзивным, лимитированным и полным снобизма. Лица людей, вхожих в клуб, покрывал флёр уверенности в том, что особые привилегии, редкие таланты и хорошие манеры даны им от рождения. Курту было даже занимательно наблюдать за ними: они всегда были начеку, всегда были готовы показать себя с выгодной стороны, блеснуть умом, изящной фразой или древностью фамильного древа. Они всегда руководствовались лишь желанием соблюсти приличия, но сделать это таким образом, чтобы дать себе моральное право перетирать косточки окружающим за их спинами. События, происходившие в мире, - природные и социальные катаклизмы, забастовки и войны, - интересовали их только как возможность завязать непринуждённую беседу, конечно, если только происходившие события не угрожали их собственному благополучию. Иными словами, они полагали, что все эти события должны волновать умы «других». Кто были эти «другие», Курту не было ясно до конца. Все члены этого кружка имели странную особенность говорить «другие», имея в виду всех остальных, будто каждому из них – человеку возвышенных чувств, тонкого ума и блестящего воспитания – приходится по каким-то роковым причинам страдать в обществе светских ничтожеств.
Конечно, в самом клубе не было равенства – существовали категории. Были мотовщики и скряги, лисы и львы, меценаты и ростовщики, аристократы и буржуа. Естественно, последние были исключительно из потомственной буржуазии, а не те выскочки, внезапно обогатившиеся за счёт удачно сложившихся обстоятельств. Тем не менее, каковы бы ни были эти различия и как бы они не влияли на взаимоотношения этих людей, всех их объединяло чувство элитарности, поскольку они были вхожи в один и тот же закрытый клуб.
За тот вечер Курт успел познакомиться со всеми, кто был вхож в это заведение. Это было похоже на некий ритуал: отец Блэйна водил его от одной группы собеседников к другой, представляя его как близкого друга семьи и выдающегося певца и старательно умалчивая всё, что касается его происхождения. Иногда их удостаивали лишь парой фраз и благожелательных кивков, прежде чем Юджин и Курт, а затем и присоединившийся к ним Блэйн, переходили к следующей группке людей. Иногда, наоборот, завязывалась непродолжительная беседа. У этих людей была невероятная способность превращать что-то мелкое и второстепенное – в значительное и важное, а что-то, имеющее большое значение – в пустячное дело. Было довольно забавно наблюдать со стороны, насколько значимыми начинали считаться самые банальные вещи, попадая в их руки.
В тот вечер все обсуждали промах, допущенный во время званого ужина женой нового мэра города Вествилль. Бедная женщина распорядилась подать испанское шампанское вместо французского и тем самым нанесла оскорбление чуть ли не всем присутствовавшим, решившим, что она посчитала их неспособными отличить одно шампанское от другого.
Говорили о ней с большим пренебрежением, смеясь над её грубыми манерами и дурным вкусом, и зачастую не стесняясь в выражениях. Но когда позже она появилась на пороге клуба, все приветствовали её с такой теплотой, будто только и ждали её приезда. Всё это выглядело столь нелепо, что позже Курт даже не уделял большого внимания выступавшим на сцене (хотя группа учеников в одноцветных блейзерах зацепила на секунду его взгляд хотя бы потому, что Блэйн был их солистом), а погрузился в невесёлые мысли о том, что возможно на самом деле он ничем не отличался от «мадам Кава», и что завтра вечером у камина с такой же насмешкой будут произносить его имя. Эти мысли окончательно испортили для него начавшийся не с той ноты вечер.
- Извини, но если у меня появится желание почувствовать себя не в своей тарелке, я приглашу в гости Квинн, - фыркнул Курт и махнул рукой, указывая в сторону крыльца. - Зайдёшь? Покажу тебе, какого труда мне стоило гармонично вписать пианино в общий интерьер гостиной.
- Не хочу отнимать у твоих баночек на зеркале их законные 60 минут, - Блэйн взялся за руль велосипеда; кто-то окликнул его, и он радостно помахал рукой, крикнул «С добрым утром!» и затем вновь поднял глаза вверх. - Не хочешь сыграть потом дуэт?
Кивнув, Курт закрыл окно и спустился вниз. У входной двери, пропущенные через прорезь почтового ящика, лежали еженедельная газета и конверт со счётом за электричество. Он подобрал газету и поймал себя на мысли, что испытывает странное умиротворение, вдыхая полной грудью прохладный утренний воздух. На первой странице под заголовком «Школьник покончил жизнь самоубийством» цветная фотография: мелкие карие глаза, чуть прикрытые чёлкой, смотрят с испугом прямо тебе в лицо. Курт с праздным любопытством пробежал текст глазами. Затем он отложил газету в сторону, включил кофеварку и вновь поднялся наверх. В ванной он долго рассматривал себя в зеркале, почти в темноте, пока не различил, наконец, отражение худого небритого лица, - тогда он отвернул краны и заткнул отверстие в раковине. Положил бритву в горячую воду, смочил полотенце и похлопал себя им по лицу. Пар затуманил зеркало, Курт протёр тыльной стороной ладони стекло и протянул руку к пене для бритья. Возможно, подумал он, медленно проводя бритвой по щеке, ему стоило отрастить бороду, хлопот от неё было бы куда меньше.
За дверью раздалось посвистывание – условный знак, о котором они когда-то договорились с Финном, чтобы избежать возможных щекотливых ситуаций, связанных с ванной комнатой. Они придумали его в первые месяцы после переезда в новый дом, поскольку новоиспечённые братья поняли, что один из них готов стоять под душем до второго пришествия, а второй постоянно забывает запирать дверь на щеколду.
- Можешь зайти, - громко сказал Курт, аккуратно нанося крем на лицо специальной палочкой.
Финн отворил дверь, вытер руки о штанины и спросил, будет ли он завтракать. Курт ответил, что ему хватит и чашки кофе. Лицо брата осунулось: Кэрол сегодня работала в ночную смену, и, видимо, он надеялся, что Курт приготовит завтрак на обоих.
- Может, ты всё-таки проголодаешься? – жалобным голосом протянул Финн. Курт косо взглянул на него и закрыл баночку с кремом.
- Я сделаю тебе сандвич, но только при условии, что ты немедленно примешь душ. От тебя за километр несёт удобрениями.
- Да ладно тебе, - пожал плечами его сводный брат, - Что ты как истеричная старая дева…
Он ловко поймал полотенце, которым в него запустил Курт.
- Это могло стоить тебе завтрака, - пригрозил тот. - Скажи спасибо, что Кэрол строго-настрого наказала не подпускать тебя к холодильнику, - и прибавил с коротким смешком. - Боится, что ты начнёшь новую религию.
- Вы теперь мне всю жизнь будете это припоминать? – вздохнул Финн. – Наделал глупостей разок, с кем не бывает.
Он сел на край ванны, чтобы стянуть носки. Затем, немного помедлив, снял футболку и бросил её на пол к носкам; Курт выразительно посмотрел на него, но ничего не сказал.
- А живот всё растёт, - пробубнил Финн. - Ведь хожу каждый вечер в качалку, а результат один – живот всё растёт.
- Надо же освободить место для пива, - хмыкнул Курт, выходя из ванны, но его слова поглотил шум воды.
Утро стряхнуло последние перья ночи и прокралось, холодное и ясное, сквозь приоткрытое окно на кухню. Ёжась, Курт налил себе кофе, сделал сандвичи с моцареллой и помидорами для себя и Финна (тот их терпеть не мог, но Курт всё ещё был немного обижен на него за «истеричную деву») и удобно устроился со своим завтраком в кресле перед телевизором. Экран включился с радостным «С добрым утром!»от телеведущих. Курт пожалел, что упустил возможность полностью воссоздать сцену из «Лака для волос», но всё же запел:
«Я знаю каждый шаг,
Я знаю каждую песню,
Я знаю, что где-то есть в этом мире для меня место,
Я вижу впереди сияющие огни праздника.
Так пусть кто-нибудь пригласит меня на него,
Пока на ногах стою».
- Откуда это? – раздался позади него голос Финна.
Он уже оделся в рабочий комбинезон, и теперь от него несло соляркой и дешёвым дезодорантом.
- Мюзикл, который мы смотрели неделю назад, - напомнил Курт, прервавшись, и стал напевать без слов.
- Я не могу смотреть на экран дольше пяти минут, если на нём ничего не взрывается. Я засыпаю. Но песня классная, здорово вновь слышать твой голос, – он скользнул взглядом по пианино и, чувствуя себя виноватым за то, что прервал песню, спросил, - Может, сыграешь что-нибудь?
Курт улыбнулся в ответ. Финн был во многом любопытным человеком: всё, что он ни делал, всегда было не слишком уместно, зато всё, что он старался не делать, выходило тактично и к месту. Возможно, его брат не был самым умным парнем на свете, зато у него точно было доброе сердце.
Курт отдал ему чашку с недопитым кофе, выключил телевизор и сел за инструмент. Музыка высвобождала в нём нечто очень личное, потаённое. Возможно, он любил играть на пианино не так сильно, как петь, но пение помогало тогда, когда хотелось сказать слишком много, пианино – когда хотелось промолчать. Курт извлёк из клавиатуры пять или шесть сладкозвучных и грозных нот и счастливо улыбнулся. Это были те самые ноты, которые пробуждали в памяти детство, тёплые летние вечера, мамины руки, порхающие по клавишам так же, как сейчас его, надпись на открытке «от папы», переданной вместе с инструментом. Звуки пианино перебирали эти воспоминания, безвозвратные и окрашенные печалью, с той грустной нежностью, с какой перебирают найденные в ящике старые фотографии или письма. Он никогда бы не получил этот подарок из прошлого, если бы Блэйн случайно не вспомнил об этом заказе. И Курт был безмерно благодарен ему за это.
Музыка прервалась, когда Финн вбежал в комнату, держа перед собой на вытянутых руках надкусанный сандвич.
- Курт, это белый сыр! Терпеть его не могу, он же… полезный.
- Ты неподражаем, Финн.
Он в нерешительности поднял глаза на Курта, который откровенно хохотал.
- Из всех возможных причин ты выбрал… Он полезный! - выдавил тот сквозь смех. – Для тебя же старался! Кто мне сегодня с утра жаловался, что теряет форму? Так что, ешь давай.
Финн заворчал, но повиновался, и Курт с достоинством вернулся к пианино и бросил взгляд на часы, висевшие над крышкой инструмента.
- Уже семь! – крикнул он. Его брат выходил обычно не раньше половины восьмого, но сегодня к ним в мастерскую должна была заглянуть комиссия с проверкой, так что пара лишних минут, чтобы навести порядок, не помешают.
- Сегодня восьмое ноября, - ответил ему Финн, словно припоминая что-то.
Курт удивлённо вскинул бровь, не зная, что сказать на это. Он слышал, как Финн ходил взад-вперёд по кухне, потом, когда шаги смолкли, с чавкающим звуком открылась дверца холодильника, и зазвенели в стакане кусочки льда.
- Целый год, даже не верится, - вновь зазвучал тихий голос, прерываясь в конце фразы, словно что-то мешало высказать все до конца. Курт слышал его через стену и представлял, как движутся губы Финна, когда он обращается к холодильнику, от которого веет морозом.
- Сегодня какой-то особенный день?
- Да так, вспомнил кое-что.
Финн вернулся в комнату, жуя на ходу последний сандвич и качая головой в такт музыке.
- Обед можешь не приносить. Квинн обещала зайти.
- Я привезу бинты, - Курт помахал ему на прощание пальчиками; он слышал, как открылась входная дверь, и Финн поприветствовал кого-то. Впрочем, Курт мог даже не гадать, кого именно.
- Что играешь? - Блэйн встал позади него и положил руки ему на плечи.
- Баха, - не оборачиваясь, отозвался Курт. Он склонил голову набок и потёрся щекой о его пальцы, усмехнулся, чуть подался вперёд и повёл плечами. Его руки лежали на клавишах почти неподвижно, и он лениво перебирал пальцами. – Хоральная прелюдия фа-минор.
- Звучит печально, - заметил Блэйн. Он неплохо умел играть на пианино, но никто не принуждал его к регулярным занятиям, поэтому большая часть классических произведений прошла мимо него.
- Для тебя всё, что не исполняет Кэти Перри, звучит печально.
Пока Курт всё тянул свой аккорд, Блэйн, улучив момент, негромко и очень быстро сыграл «Собачий вальс». Получив по рукам, он оставил в покое пианино и принялся перебирать стопку нот.
- Там нет ни одного дуэта, - заметил Курт, перевернул страницу и заиграл дальше.
- Мы всегда можем придумать его сами, - весело ответил Блэйн и сел рядом с Куртом, вынудив его прекратить игру. Тот ничего не сказал, лишь посмотрел на него и сыграл одной рукой незатейливую мелодию. Звуки текли медленно, словно им передалось что-то торжественно-мрачное от произведения Баха, которое он играл до этого. Блэйн повторил мелодию в верхнем регистре. Курт взял несколько нот в более высоком регистре, и Блэйн тут же подхватил их, словно эхо. Они продолжали эту небольшую игру, пока Курт не бросил лукавый взгляд в сторону своего друга и не сыграл более сложную комбинацию. Блэйн посмотрел на него с укоризной и убрал пальцы с клавиш, позволив Курту импровизировать дальше. Мелодия ускорилась, уже более светлая, лирическая и мечтательная.
- По-моему, наша импровизация пришла из «Трупа невесты», - заметил Курт, играя завершающие аккорды.
- Всё новое – хорошо забытое старое.
Когда три года назад Беатрисс Эпель внезапно оставила работу в клинике Маклин и стала планировать переезд из Массачусетса в Огайо, никто из её знакомых не сказал ни слова, никто не позволил себе мрачных прогнозов. Она всегда была из того сорта эмансипированных, самодостаточных женщин, которые никогда, даже в юности, преисполненной определённых иллюзий, не примеряли на себя в мечтах свадебное платье и не придумывали имена для своих будущих детей. Останавливаясь у зеркала, она с каким-то полурассеяным спокойствием отмечала появляющиеся на лице пометы времени, которые постепенно переводили её из категории молодых женщин в категорию женщин моложавых. Однако ей хватило одного дня, в который она ощутила особенно остро охватывавшую её хандру, чтобы взять первый за пятнадцать лет больничный, купить внушающий наибольшее доверие свадебный журнал и с твёрдой решимостью найти своё счастье выбрать на последней странице скромное объявление от некоего Джеймса Смолла.
Её будущий муж, по всей видимости, одобрял эту решимость, нисколько против неё не возражал и даже находил необходимой, поскольку она вполне соответствовала тому результату, на который он надеялся, отправляя письмо в редакцию журнала и ставя таким образом крест на долгих годах вдовства. После недолгой переписки и короткой встречи на научной конференции в Небраске, Беатрисс отказалась от нового, более просторного дома, в который она планировала переехать в конце года, продала «ягуар» зелёной гоночной раскраски и пустила с аукциона старинный гарнитур, которому, как она была уверена, не было места в доме её будущего мужа. Всё это несколько понизило её социальный статус в глазах её знакомых. На прощальную вечеринку пришло вдвое меньше людей, чем она ожидала, а о её намерении переехать в Огайо говорили с весьма выразительным нервным смешком, что там, хочется надеяться, она сможет найти хоть какое-то применение долгим годам своей научной практики.
Впрочем, эти насмешки оказались напрасными, так как, выйдя замуж, Беатрисс удалось не только продолжить свою работу, но и благодаря мужу значительно расширить поле деятельности благодаря мужу. Джеймс Смолл перенаправлял к ней все наиболее каверзные и необычные случаи, что в итоге помогло ей скопить за пять лет замужества не меньше материала для диссертации, чем за все пятнадцать лет работы в клинике Маклин.
Случай Курта официально не был из категории сложных: за исключением потери памяти и упорного нежелания делиться хоть чем-то со своим психологом, в нём не было ничего, что могло бы заинтересовать Беатрисс. Тем не менее, после того, как он сменил шестого по счету специалиста, доктор Смолл решил, что было бы разумно назначить его к своей жене.
Беатрисс перечитывала заметки, переданные ей предыдущим специалистом, у которого лечился Курт, когда она услышала звонок. Бросив взгляд на часы, миссис Смолл поспешила открыть дверь – на её памяти были случаи, когда пациенты сбегали, оправдывая себя тем, что дверь не открылась сразу же, как они позвонили в первый раз. Но Курт, к её облегчению, оказался не из их числа. Впрочем, чувство облегчения быстро улетучилось, так как на пороге стоял красивый голубоглазый юноша, который очень отдалённо напоминал фотографию, прикреплённую к файлу с грифом «Курт Хаммел». «Наверное, они вложили его детское фото», - несколько растерянно подумала Беатрисс, пропуская его внутрь. – «Он очень похорошел».
Она редко восхищалась чужой красотой и обаянием, скорее, это было привилегией её мужа; ей не хватало, пожалуй, некоторой широты взглядов. Но всё-таки исключения иногда возникали. Особенно теперь, когда к ней окончательно пришло осознание, что её весна позади и она может разрешить себе дотоле непозволительную роскошь – восхититься молодостью других. Курт выглядел символом гармонии – ладная, стройная фигура без всяких диспропорций в песчаного цвета плаще, аккуратная высокая причёска, лёгкий розовый румянец на светлой, будто бы припудренной коже. Прежде чем переступить порог, он обернулся и бросил прощальный взгляд на город, на пустынную улицу, изогнутую так, что она прячет от сторонних глаз секреты домашних будней её жителей. Словно ожидая иного напутствия от равнодушного внешнего мира, Курт разочарованно нахмурил брови и несколько резко затворил за собой дверь. Миссис Смолл одарила его улыбкой, даже тихонько засмеялась и сказала, что не стоит так волноваться. Курт хотел было возразить, но понял, что она была права – ему действительно было немного страшно.
Они прошли в узкую длинную комнату, и Беатрисс подняла жалюзи, чтобы запустить свет, однако безуспешно: окно заслоняли три разросшихся домашних цветка в коричневых кашпо. Сама комната выглядела нежилой и была почти пустой – ничего, кроме лежанки с плетёной спинкой, пары кресел, миниатюрного кофейного столика и пары полок с книгами.
- Обычно встречи проходят в этой комнате. Здесь ничего не мешает, - пояснила миссис Смолл, предложив ему сесть одно из кресел. - Но, если тебе здесь неуютно, мы всегда можем пройти в мой кабинет. Он более…обжитой.
- Мне нравится и здесь.
Они начали с прописанных Курту упражнений на запоминание и постепенно перешли к разговорам о смутных воспоминаниях, которые он никак не мог ни увидеть ясно, ни отпустить. Говорить с Беатрисс ему было на удивление легко; она умела создавать вокруг себя атмосферу доверительности и сопереживания. Однако чем дольше длился разговор, тем чаще и легче Курт раздражался от сказанных им же слов. Он шагал взад-вперёд по маленькой комнате, словно измеряя её периметр, запускал пальцы в волосы, а затем неизменно долго поправлял причёску, топал ногой и то и дело подходил к окну, словно ожидая чьего-то прихода.
Неудивительно, что к концу встречи Курт чувствовал себя как выжатый лимон. Миссис Смолл, оставившая всяческие попытки хоть немного его успокоить полчаса назад, объявила, что на сегодня их время вышло, и спросила, как он будет добираться домой.
- Возможно, тебе стоит попросить заехать за тобой кого-нибудь из родных, - мягко посоветовала ему она.
- Да, конечно, - промямлил Курт и, прочистив горло, добавил ровным голосом. - Я позвоню брату. Можно подождать у вас?
- Да, конечно. Сегодня я больше никого не жду.
Послышался звонок, миссис Смолл хотела было поспешить к двери, но её опередил её муж, который к тому времени успел вернуться с работы, но ещё не снял деловой костюм.
- Это к тебе, - он заглянул в комнату на обратном пути и пропустил вперёд молодого человека в тёмном пальто.
Курт не сказал бы, что с первого же взгляда – когда, впустив с собой холодный вечерний ветер и запахи города, он остановился на пороге, а миссис Смолл широко улыбнулась и протянула ему руку, - он признал его. Впрочем, нет, было в улыбке этого парня что-то тревожащее и знакомое, и Курт невольно отводил глаза от его плотно сжатых, будто он боялся показать зубы, губ. На нём, как и на всех в этом унылом городишке, набитом тяжеловесными, безвкусно одетыми жителями, были потёртые джинсы и клетчатая рубашка. Единственным, что выбивалось из общего образа, было пальто классического кроя из плотной ткани. Курт не мог не отметить, что оно ему очень шло, но в то же время выглядело будто с чужого плеча. Словно бы он был актёром, который забыл снять свой театральный костюм и теперь чувствовал себя немного скованно, так как всё не мог расстаться с ощущением, что ему надо отыграть свою роль.
Спохватившись, Курт отвёл глаза, чтобы незнакомец не заподозрил, что его внимательно рассматривают, хотя почему-то ему очень хотелось раз и навсегда запомнить его черты. Старясь отвлечься, он окинул взглядом книжные полки в комнате, но не всматривался в названия. Как ни странно, как только он перестал смотреть на него, запомненный образ померк, расплылся, как те воспоминания, что он всё никак не мог вспомнить, заставляя Курта вновь пытливо вглядываться в его лицо. Задумавшись, он не заметил, как миссис Смолл вышла из комнаты, оставив их наедине. Парень стоял, потупив глаза, и, желая развеять неловкую тишину, Курт пробормотал:
- Кажется, нас не представили. Курт Хаммел.
Он видел, что незнакомец смущён, что с ним заговорили – румянец медленно разгорался на его загорелом лице.
- Дэйв Карофски.
Они пожали друг другу руки, и Курт поразился, какой маленькой и белой выглядит его собственная ладонь по сравнению с его ладонью. Видимо, Дэйв также отметил эту разницу, так как дальше он говорил, уставившись на свои руки:
- Беатрисс позвали к телефону.
- Неужели в век сотовых кто-то еще пользуется стационарной связью?
Дэйв глубоко вздохнул, словно освобождаясь от тяжести, мельком взглянул в ту сторону, откуда доносился голос миссис Смолл, и внимательно всмотрелся в Курта.
- Как всё проходит?
- Скучно.
- Не стоит так говорить.
- Скорее бы все закончилось, - сказал Курт и почувствовал, что сморозил глупость.
Он взял с полки ближайшую книгу и раскрыл в середине. Прочитал несколько строк. Ничего не понял и поставил обратно. Краем глаза он видел, что Дэйв задумчиво наблюдает за ним.
- Я понимаю, о чём ты, – ответил он наконец, когда в коридоре настала тишина, характерная для оконченного телефонного разговора. - Это выматывает. Но в конце концов тебе становится лучше.
- Мы знакомы?
Вопрос прозвучал неожиданно даже для самого Курта. Дэйв вскинул голову и посмотрел на него с любопытством и подозрительностью.
- Ты меня не помнишь?
- Я мало что помню, - смущённо пожал плечами Курт. - Учились в одной школе?
- Да, года два где-то.
В его голосе слышалась грусть, и Курт задумался, чтобы это значило.
- Почему?
- Я убежал, Курт, - он попытался улыбнуться, но деланная улыбка быстро растаяла на его лице. - Позволил издёвкам и смешкам прогнать меня из школы, и это то, о чём я очень сожалею. Но я нашёл для себя безопасную школу, вот такая простая история.
- Мне кажется, что я её уже слышал.
Лицо Дейва озарила улыбка – открытая, искренняя, совсем не похожая на ту тонкую дугу, что он демонстрировал миссис Смолл, но в то же время печальная:
- С тобой ведь было то же самое?
- Я имел в виду вовсе не это.
Дэйв смотрел на него с непониманием, но Курт лишь улыбнулся ему в ответ. Перед его взором мысленно возникла изящная лестница академии Далтон; зима, когда он отправился шпионить за хором противников; тёмно-синее море блейзеров с красной каймой, тянувшейся от одного к другому, словно нить судьбы; он сам, выделявшийся из толпы в своём приталенном пиджаке, с обкусанными ногтями; и обернувшийся на его вопрос юноша с ослепительной улыбкой. Юноша, лицо которого было теперь лицом Дэйва Карофски.
***
Блэйн потянулся за бутылкой в руках Рэйчел и отпил. Несмотря на приятный аромат, тёплое розовое вино на вкус оказалось премерзким, и он скорчил гримасу. Его уже полчаса как тошнило от алкоголя, и кружилась голова – в подвальной комнате, где проходила вечеринка, с каждым часом становилось жарче и душнее. Пару раз он пытался встать и выйти на свежий воздух, но непременно поскальзывался и падал на пол. Таким образом, к концу вечеринки всё, что ему оставалось, это сидеть на месте и пить из одного только желания избавиться от жажды то, до чего он мог дотянуться. Рэйчел сидела рядом, тыкалась носом ему в плечо и описывала ему их совместное будущее. Когда она начала выбирать имена для их будущих детей, Блэйн снова взял бутылку. Она была пустой; лишь на дне бултыхались остатки розовой жидкости. Он повернул голову, чтобы узнать у Рэйчел, кто выпил всё вино, но к его удивлению, девушка уже не сидела рядом с ним, а мирно посапывала на диванчике в другом конце комнаты. Он мотнул головой, от чего к горлу сразу подступила тошнота, пытаясь понять, что случилось в тот короткий промежуток времени – или не совсем короткий, если верить его наручным часам, - когда он переводил взгляд с бутылки на Рэйчел. В воспоминаниях всплывало только то, как привлекательно выглядит сегодня пятая точка Курта в новых джинсах и как, оказывается, классно целуется мисс Берри. Блэйн заулыбался; хотя он уже почти не помнил, что происходило, вечеринка явно удалась.
- Я думаю, что он перебрал, - раздался над его головой голос Финна. Блэйн запрокинул голову, чтобы посмотреть на него, и повалился на спину.
Курт оглядел брата инквизиторским взглядом.
- Да ладно, неужели! – с насмешливым удивлением воскликнул он.
Финн принял всё за чистую монету и принялся что-то объяснять ему, но тот лишь отмахивался от его слов. Блэйн видел, что Курт не сводит взгляда с бутылки из-под вина и делает определённые выводы. Внезапно он очень остро ощутил свою взлохмаченную причёску, покрытую мокрыми пятнами одежду, липкие следы пота на коже, синяки на коленях и ноющие запястья. Давняя, взращённая в нём ещё в детстве мысль, что о людях судят в этом мире не по их делам, а по тому, как они выглядят, подползла и назойливо стучалась с чёрного входа в его сознание. И в тот момент Блэйн чувствовал себя нашкодившим мальчишкой, присмиревшим под тяжёлым недовольным взглядом родителей. Ему сразу вспомнилось, как в детстве его отчитывала гувернантка-француженка, быстро говоря по-французски, почти не делая пауз и не заботясь, понимает ли её Блэйн. «C’estindecent, monsieur Blaine», - всё повторяла она. К своему удивлению, он понимал каждое слово. От этих воспоминаний его бросило в жар; он предпринял попытку заговорить, но у него не вышло.
- Финн, и ты хочешь пустить его в таком состоянии за руль? Он пересчитает все столбы по дороге, если вообще сможет завести машину, - Курт взглянул на брата и тут же отвернулся, как будто он был одним из тех придорожных столбов. - Блэйн, дай мне руку. Вставай, нам пора домой.
- Что мы ему, такси? – заворчал Финн. - Он же живёт на другом конце города.
Курт приложил все усилия, чтобы не покраснеть:
- Ты хоть представляешь, на что это будет похоже? Огромный особняк, куча прислуги, его родители, - с его губ сорвался нервный смешок. - А тут мы привозим абсолютно невменяемого Блэйна. Все будут в восторге.
Финн пожал плечами. «Я должен был знать заранее, - подумал Курт, - Он не знаком с ними. Он не понимает».
- Они слишком заботятся о приличиях. Я не хочу, чтобы у меня… у него были неприятности с его родителями. Нам нельзя везти его туда.
- Хорошо! – коротко сказал Финн. - Куда же мы повезём его тогда? В Далтон?
- К нам, конечно, - спокойным, но твёрдым голосом ответил Курт.
- Не думаю, что Бёрту это придётся по душе, - заметил Финн, помогая брату поднять Блэйна с пола.
- Зато твоя история посещений и вирус, демонстрирующий баннеры с порнографией, ему безумно понравятся.
- Арти всё уберёт завтра.
- А пока завра не наступило, будем считать, что шантаж удался, и отвезём Блэйна к нам.
Спору пришёл конец, и Финн обхватил Блэйна за талию, поднял вверх и повалил на плечо, словно мешок картошки. «Или недельный труп», - успел подумать Блэйн прежде, чем весь мир завертелся у него перед глазами.
Они доехали до дома без приключений. Однако решение Курта о том, что Блэйн будет спать в его комнате, вызвало страстное сопротивление со стороны Финна.
- Да что я за брат такой? – бурчал он, поднимаясь вверх по лестнице к спальням и поддерживая Блэйна, который всё ещё нетвердо стоял на ногах.
- Надоедливый.
- Да как я могу допустить подобное.
- С чистой совестью.
- Да что же я делаю-то?
- Сейчас же прекращаешь стонать! – громким шёпотом возмутился Курт. - Финн, если ты разбудишь родителей, нам обоим придётся несладко. Мы вернулись домой гораздо позже обещанного.
Эти слова быстро остудили благородные порывы Финна, и, когда он закрывал за собой дверь в спальню Курта, его совесть была настолько чиста и лишена каких-либо угрызений, что он даже заговорщицки подмигнул брату. Курт закатил глаза, но щёки его слегка разрумянились.
- Жарко, - он быстро прошёл мимо Блэйна и открыл окно. Потянуло холодным воздухом, насыщенным запахами сырой земли, бензина и грязного талого снега. – Так-то лучше.
Немного пошатываясь, Блейн неуклюже последовал за ним вглубь комнаты и склонился в открытое окно; сидеть на подоконнике было неудобно, но свежий ветерок немного отрезвил его. Курт сел рядом, на стул у зеркала. Его профиль был обращён к нему, и вид изящной линии лба, носа и шеи, ещё немного детской, но уже полной странной и как бы далёкой утончённости очаровал Блэйна. В его голове роились сотни комплиментов, но, как обычно, язык оказался быстрее благой мысли, и он заговорил абсолютно о другом:
- Ты мог бы отвезти меня к миссис Чен. Так бы тебе не пришлось ссориться с братом.
- До неё ехать не меньше трёх часов.
Это прозвучало резко и насмешливо, как если бы Курт сказал: «Ты пьян и не понимаешь, что говоришь». Блэйн встал с подоконника и пересел на кровать; она казалась ему более надёжной опорой для того, о чём он собирался заговорить дальше. Вернее, он не собирался говорить вообще, но язык уже спешил оказать ему медвежью услугу:
- Ты всё ещё сердишься из-за всей этой истории с Джеремайей?
Курт покачал головой: нет.
- Я же вижу, что сердишься.
Губы Курта сжались в тонкую линию, лицо стало непроницаемым.
- Я поддержал тебя тогда. И я сделал это искренне. Да и какое тебе дело до меня. Думай о себе и своём счастье!
Блэйн покачал головой.
- Ты плакал.
На губах Курта промелькнула улыбка, и Блэйн вздрогнул, заметив её; столько чувствовалось за ней горечи и иронии.
- Расстроился, что не увидел живое воплощение «Ромео и Джульетты». Вес и Дэвид, как и многие другие хористы, высказались очень прямолинейно против твоей любовной авантюры. Нет повести печальнее на свете!
- Они же в конце умерли.
- Тем лучше.
Глаза Курта неотступно следили за ним через зеркало с призывом, от которого он не мог укрыться, да и не старался. Блэйн пытался сообразить, что происходит, но получалось у него не лучше, чем у собаки, с любопытством замершей у своего отражения.
- Кроме того, история с всего двумя встречами как нельзя лучше ложится на канву произведения. Ты не думаешь? – в этот раз фразы звучали легковесно; Курт явно пытался избежать ссоры и хотел разрядить обстановку шуткой. Однако эти слова больно уязвили самолюбие Блэйна.
- Видимо, у Ромео тоже было в запасе полно экстази, чтобы одурачить Джульетту признаниями в любви. Да, я ошибся. Доволен?.. Я поверил ему, когда он на первом свидании расписывал, что жить не может без меня и готов прямо завтра бежать со мной хоть в Лас-Вегас, хоть на луну. Откуда я мог знать, что ему хотелось, чтобы я был рядом только тогда, когда он закидывался таблеткой? Да он и лица-то, наверное, моего не помнил, судя по его реакции в магазине. Но я ухватился за него, потому что… Ты ведь знаешь, что роза считается королевой цветов? Но её губит её же благоухание. Ты перестаешь слышать аромат, и начинаешь искать другие цветы. Ничто не сравнится с запахом розы, но ты, как дурак, продолжаешь искать. Так и я…
Слова срывались поспешно, так что он едва узнавал собственный голос, и он прижимал руки к груди, точно ему не хватало воздуха. Но взгляд Курта, словно застывший от ужаса, привёл его в себя, и полупьяная бессвязность сменилась гневом. Усилием воли, уже сдававшей мало-помалу, он сдерживал себя, старался подавить раздражение, однако глаза Курта по-прежнему не отрывались от его глаз, и, не выдержав, он отвернулся.
Блэйн услышал его голос, встревоженный, мягкий:
- Может, приляжешь? – предложил Курт. – Поговорим об этом завтра, когда ты придёшь в себя.
Блэйн с сомнением посмотрел на подушки, которые так и манили его к себе. Голова болела, его мутило, к тому же он безнадёжно забыл, о чём они говорили. Решив, что благоразумнее всего будет послушаться Курта, он лёг, не раздеваясь, в постель. Его переживания были настолько бурные и запутанные, что он свернулся клубком, точно ёжик, забиваясь в угол. Он отдал бы всё, чтобы вернуться назад в прошлое – чтобы не было этого вечера, чтобы не было Джеремайи; или перенестись в будущее, на два года вперёд, в Нью-Йорк или Калифорнию. Настоящее с вереницей слов и движений, которые выходили неправильно и не вовремя, казалось неумолимо жестоким.
- Я буду в ванной, - сказал Курт, укрывая его. – Если тебе что-то понадобится, не вставай, просто позови меня.
- Нам надо поговорить, Курт, - пробормотал едва слышно Блэйн. – Я должен объяснить. Пожалуйста.
- Тихо, тихо. Ты просто слишком много выпил, наговорил ерунды. А завтра ничего не вспомнишь.
Курт мягко провёл рукой по его волосам, взял из шкафа пижаму и прошёл в ванную. В комнате стало очень темно – лишь одинокая полоска света сияла под дверью, за которой он скрылся. Блэйн лежал в темноте и прислушивался к шуму воды. Ирония судьбы. Сколько раз одна и та же фантазия посещала его в снах: он и Курт, вдвоём, в одной постели? Замок в облаках, разрушившийся при ударе о землю. Он буквально слышал своего отца – «никчёмный, жалкий, пустоголовый», - древний призрак его детства, недостаточно реальный, чтобы расстроить его как когда-то раньше, но достаточно реальный, чтобы напомнить ему, что он с самого начала был одной большой ошибкой.
Когда Курт вернулся и проскользнул под одеяло, он не заметил две высохшие дорожки слёз на щеках своего мирно спящего друга.